Автор: Георгий Элевтеров

ЛЕНИН И ТРОЦКИЙ

Слова Карлейля, которые сводят историю к биографии великих людей, по большому счету, неверны, но они имеют смысл, потому что свидетельствуют о том, что роль личности в истории, взаимодействие между различными политическими полюсами, которые они выражают, — не пустяк.

Строго говоря, отношения Ленина с Троцким в дореволюционный период в большей степени были отношениями Ленина с Парвусом. Троцкий был только выучеником Парвуса, который являлся теоретиком совсем другой революции — революции западного финансового капитала (масонской революции), связанной с атлантической геополитикой.

Ленинская революция была социалистической революцией для России и мирового пролетариата. Революция Парвуса была социально-экономической революцией против промышленного капитала Запада и против России в пользу мировых денег, устремившихся к мировому господству. Гитлеровцы называли себя «национал социалистами». Хозяев Парвуса можно было бы назвать интернационал — империалистами, хотя и те, и другие силы зла не имеют ничего общего ни с социальной справедливостью, ни с интернационализмом.

Советские историки обходили данную тему стороной, а российских историков она мало интересует. Исключение составляют работы Ю. Емельянова, являющиеся важным словом в истории русской революции. Он отражает эту историю объективно и добросовестно.

Особняком стоит выдающаяся работа Н. А. Бердяева. Но Бердяев даже не удостаивает Троцкого своим вниманием. Фундаментальные западные исследования написаны под влиянием Исаака Дойчера, который, при всем своем стремлении к объективному изложению, изображает роль Троцкого в революции соизмеримой с ролью Ленина. А сам Троцкий в своих мемуарах стремится поставить себя на один уровень с Лениным, что для мемуариста — обычное дело.

И, справедливости ради, надо сказать, что все, написанное Троцким после смерти Ленина, наполнено уважением и любовью к вождю русской революции (ничего другого такому умному человеку как Троцкий, в сущности, не оставалось). Многие считают Троцкого талантливее Ленина (так утверждает в своем предсмертном письме Троцкому его друг Адольф Иоффе) и, уж тем более, Сталина. Но это неверно.

Практический политик Брюс Локкарт — один из самых компетентных свидетелей событий октябрьской революции, отправляя свои депеши в Лондон, высказался безоговорочно: «Троцкого можно сравнивать с Лениным, как муху со слоном».

Троцкий как политик не был соизмерим ни с Лениным, ни со Сталиным. Своей славой публициста и оратора он превосходил и того, и другого. Но это поверхностное впечатление. Как публицист Ленин на голову выше Троцкого, а Сталин, если иметь в виду такие его речи как клятва Ленину («Уходя от нас, товарищ Ленин завещал нам…») и речь 3 го июля 1941 года («Товарищи, братья и сестры…»), — недосягаемый для Троцкого ораторский уровень.

Правильно будет сказать, что речи и литературная деятельность давались Троцкому легко. Писал и выступал он много, и его ораторский успех соизмерим, пожалуй, с потрясающими успехами Муссолини и Гитлера. Скорее всего, даже эти двое подражали в своих публичных выступлениях Троцкому.

Ленин не любил выступать и почти не выступал на митингах. Не любил этого и Сталин, которому мешал и тихий голос, и акцент. Но если познакомиться с речами прославленных ораторов русской революции (Керенского, Луначарского, Володарского, Коллонтай), то легко заметить, что их речи развлекали и возбуждали слушателей, как и речи Троцкого и Гитлера, но были малосодержательны, а впечатление от этих речей быстро улетучивалось.

В пропаганде, в которой Гитлер еще в бытность австрийским бродягой увидел важнейший инструмент политики, нацисты имели успех не столько благодаря речам Гитлера, сколько благодаря массированным приемам воздействия на массы, разработанным Геббельсом. То же самое можно сказать о советской пропагандистской машине, создателями которой, главным образом, были Ленин и Сталин.

Вывод: роль политиков в громадном деле постановки пропаганды важнее роли отдельных ораторов, т. к. задача пропаганды не возбуждать и не развлекать слушателей, а формировать массовое сознание. Однако, в дни революции и гражданской войны роль таких ораторов как Троцкий, Луначарский, Володарский, Коллонтай, Зиновьев, Орджоникидзе, Киров, Шаумян, Нариманов была громадной. А слава Троцкого как оратора была тогда соизмерима только со славой Керенского, на выступлениях которого экзальтированные женщины выли от восторга («Керенский душка!»). На трибуну Петроградского совета Троцкого передавали из рук в руки поверх голов. В цирке «Модерн» его ждали часами, как гвоздь программы. И он там нес несусветную чушь, типа: «У тебя, буржуй, две шубы. Отдай одну рабочему. Рабочий мерзнет». Это имело оглушительный успех. И успех, и громадное значение имели его регулярные выступления на митингах в Кронштадте.

Но, несмотря на славу руководителя Октябрьской революции и Красной Армии в Гражданской войне, к заслугам Троцкого, как организатора и политика, следует отнестись осторожно. Очень внимательно следует отнестись к отношениям Ленина и Троцкого в годы, предшествующие октябрьской революции.

Эти отношения начались, когда Ленину было 30 с небольшим, а Троцкому было 20 с небольшим. В истории их сближения и разлада до революции осталось много вопросов. Благодаря работам Ю. Емельянова эти отношения становятся понятными, если на них посмотреть, как на треугольник Ленин — Парвус — Троцкий. Начались они со знакомства Ленина и Парвуса.

Выходец из России Парвус (Гельфанд) — человек незаурядных способностей («слон с головой Сократа»), оказавшийся в Европе раньше Ленина, был связан с немецкой социал демократией, деловыми и масонскими кругами Европы. Обладая бесспорными теоретическими способностями, которые он расходовал налево и направо как шахматист на сеансе одновременной игры (он был фактическим разработчиком троцкизма, идеи Великого Турана для Турции, а также в одной из своих статей в 20 е годы дал подсказку для гитлеровской «Майн Кампф»), он был заземленным человеком (если не сказать — человеком себе на уме). Он когда то написал несколько статей для «Искры», снискавших одобрение Ленина.

Хотя Троцкого из России выписал Ленин, сделано это было, скорее всего, по подсказке Парвуса, отец которого, как и отец Троцкого, был крупным российским зерноторговцем. Неожиданные наскоки Троцкого на II съезде РСДРП, ошеломившие Ленина, скорее всего, были инспирированы Парвусом, который, стремясь к влиянию на русскую революцию, должен был продвигать в ее лидеры своего протеже. Вскоре после съезда он забрал Троцкого в свой дом в Мюнхене, где долго натаскивал его на лидерство. Нельзя исключать, что и раздоры с Мартовым, Потресовым, Петром Струве — ближайшими друзьями Ленина в 90 е годы, тоже были делом рук Парвуса и масонских структур, т. к. в революции 1905 года все они активно финансировались из за океана (в частности, агентом Ротшильдов Яковом Шиффом). Цель? Иметь больше рычагов управления русской революцией.

Однако ни сломить Ленина, ни склонить под свое влияние Плеханова этим силам не удалось. Хотя Ленину пришлось тяжело, он сумел быть выше затеянной возни. Ему удалось блестяще, соблюдая гибкость и чувство меры, утвердить свое лидерство в русском революционном движении.

Его соратниками в эмиграции были Бухарин, Сокольников, Шляпников, Зиновьев, Литвинов, Луначарский. В России к Ленину примкнули деятели, сыгравшие в последствии выдающуюся роль в революции и в истории Советского государства (Красин, Орджоникидзе, Сталин, Шаумян, Калинин, Фрунзе и др.). И там, и там мелькал Каменев, который в то время зачитывался работами Макиавелли и мог цитировать их наизусть.

В революции 1905 года, которая, как и война с Японией, инспирировалась в значительной степени из за рубежа, у Ленина еще не было достаточно сильной революционной партии, построенной по схеме, представленной в его работе «Что делать?». И он вел себя в этот период осторожно, всматриваясь в события и взвешивая каждый шаг.

В гуще событий находился его партийный зам Леонид Красин, который и открыл путь к карьере вождя Троцкому, проведя его к руководству Петербургским Советом. Здесь не обошлось без Парвуса, который после первой русской революции устроил Красина на руководящую должность в компании «Сименс и Шуккерт». И это позволило Красину вести респектабельный, вполне буржуазный образ жизни в период реакции. В то время Красин позволял себе враждебные высказывания в адрес Ленина, но вождь революции не помнил обиды. Помнили другие (тот же В. С. Дмитриевский, глубоко презиравший таких людей как Красин, Зиновьев, Луначарский).

В председатели Петербургского Совета пролез тогда случайный человек — некто Носарь (по документам Хрусталев), к которому Красин и пристроил замом Троцкого. После ареста Носаря несколько дней Троцкий успел побывать председателем Совета, что позволило ему обрести ореол вождя революции. Впоследствии Носарь обвинял Троцкого в связи с охранкой, через которую был инспирирован его арест. За это он поплатился в гражданскую войну, когда был расстрелян по приказу Троцкого.

Парвус приехал тогда в Россию с деньгами, позволившими сразу скупить большое количество газет и развернуть мощную пропагандистскую деятельность вместе с Троцким.

Они с Парвусом провернули и другое мероприятие, оказавшееся для общественности не столь заметным. Как только был арестован Носарь и Совет оказался в руках Троцкого, все газеты, контролируемые Парвусом, опубликовали так называемый «Финансовый манифест», который провозглашал неизбежность финансового банкротства России и объявлял, что долговые обязательства Романовых «не будут признаны побежденным народом». Началась финансовая паника, которая привела к вывозу русского золота за рубеж, к выгоде немецких и французских банкиров за счет России.

Ю. Емельянов пишет: «… если вспомнить, что автор «манифеста» через несколько лет стал совершать многомиллионные спекуляции зерном и оружием в Османской империи и Балканских странах, то нетрудно предположить, что и при организации финансовой паники в декабре 1905 года Парвус руководствовался не только и не столько желанием помочь революционному делу… Последствия «Финансового манифеста» наводят на мысль о том, что за спиной Парвуса стояли влиятельные финансовые и политические силы ведущих европейских стран (т. е. Ротшильды — Г. Э.). Революционная риторика Парвуса и Троцкого на деле служила прикрытием для обогащения западных финансистов и укрепления политических позиций стран Запада за счет России».

25 тилетний Троцкий мог этой игры не понимать. Но велика ли разница между недомыслием и грязным делом для того, кто претендует на роль вождя? Нельзя по данному случаю не вспомнить более позднюю оценку Локкарта насчет «мухи» и «слона».

Ленин контактировал с Парвусом совсем иначе. Парвус, а не Ленин, искал контакта, на который Ленин шел только через посредников, и не во зло, а во благо России.

История с «Финансовым манифестом», ясно указывает, какие силы вмешивались в русскую революцию, и как Ленин сумел их использовать, но сумел и выскользнуть из смертельного захвата, играя на противоречиях Германии и атлантических стран. «Договор с дьяволом» — так называлась передача по «Немецкой волне» о Брест-Литовском договоре, который был аннулирован Лениным сразу после капитуляции Германии в 1918 году.

Ленин был застигнут врасплох начавшейся революцией 1905 года и приехал в Россию только в ноябре. Красин, был мало втянут в борьбу с меньшевиками и, тем более, с Троцким. Он помог Парвусу и Троцкому овладеть Петербургским Советом, так что ответственность за «Финансовый манифест» ложится и на него. Он же занимался подготовкой вооруженного восстания и организацией боевых групп.

Ленин поддержал идею восстания в Москве, но восстание в Петербурге посчитал неподготовленным. Попытка воспрепятствовать отправке из Петербурга полков на подавление Московского восстания не удалась.

Началась Столыпинская реакция, которая еще долго не могла справиться с революцией. К 1906 число членов РСДРП достигло 31000 человек (18000 меньшевиков и 13000 большевиков). В 1907 году число большевиков достигло 46100 человек, а меньшевиков 38200. Если учесть 25700 польских социал демократов, 25500 бундовцев и 13000 латвийских социал демократов, то общая численность только социал демократических партий представляется весьма внушительной, особенно если учесть малочисленность городского населения того времени. Но надо иметь в виду еще и эсеров, а также партии либеральной буржуазии, развернувшие мощное земское движение, направленное против самодержавия.

Для поддержания этих революционных сил требовались деньги. Их добывали, не гнушаясь средствами. Большевистские боевики совершали хорошо организованные налеты, грабили почтовые и железнодорожные кассы, поезда и банки, что вызывало возмущение меньшевиков и европейских социалистов.

За организацию ограбления государственного банка в Тифлисе из рядов РСДРП был исключен Сталин. Но его это мало волновало, т. к. на этот экс он получил добро от Ленина, с которым они познакомились на Таммерфорсской конференции и произвели друг на друга исключительно сильное впечатление, обнаружив при этом прямо таки поразительное совпадение взглядов.

Но скоро начались трудности. Столыпин подтянул карательные органы, и силы революции начали иссякать. Уныние в рядах революции наступило, когда Столыпин перехватил у них социально-политическую инициативу и перешел от контрреволюции к «революции сверху». Таков был смысл затеянной им аграрной реформы, шансы на успех которой тогда переоценил даже Ленин.

Столыпин хотел совершить буржуазную революцию в деревне. Но господствующий класс (помещики) не могли ему это позволить. Кроме того, революция Столыпина не имела ясной перспективы. Земля могла оказаться в руках новых помещиков (кулаков), которые перевели бы сельское хозяйство на капиталистические рельсы и передовые технологии. Но куда было деть лишние руки, которые в этом случае выбрасывала деревня, но не могли проглотить недостаточно развитые в индустриальном отношении российские города?

Муки сталинской индустриализации показались бы легким дискомфортом по сравнению с муками вымирания общинного земледельца, на которые обрекала русский народ реформа Столыпина. Эта реформа должна была закончиться и закончилась тупиком.

Модернизация России имела только один путь — через ленинскую революцию и сталинскую индустриализацию промышленности и сельского хозяйства. Муки этого форсированного прогресса страховались и смягчались в советское время всеобъемлющей плановой политикой, сочетавшейся с широкомасштабными мероприятиями в области социальной политики (социальная поддержка страждущих и социальное подавление паразитирующих), здравоохранения, образования и культурного развития. Этих возможностей и ресурсов у Столыпина не было. Эпоха Столыпина и его трагический конец (он зашел в тупик еще до момента своей гибели) только показали, что России для своего спасения и возрождения придется пройти через революцию.

А пока революция откатилась и пошла на спад. В ее лагере воцарилось уныние. Вот как описывал это В. С. Дмитриевский:

«За время революции партия сильно разбухла. В нее вошли люди, случайно, под влиянием общего поветрия увлекшиеся ее идеями, ее успехом, и просто дельцы, которые ставили на революцию, ища в ней выгод. В период революции партия была богата, деньги текли в нее со всех сторон: уже это манило многих. В случае успеха революции принадлежность к партии обеспечивала устроение у народного тела, власть. влияние. Когда революция была разгромлена, все эти люди бросились спасаться от репрессий правительства за границу. Вначале они думали, что революционная волна еще поднимется, что это временный только перерыв их революционной карьеры. Потом они увидали, что реакция утвердилась всерьез и надолго. И не только реакция, но революция с другой стороны, которая делала их ненужными. Это не все понимали отчетливо, но чувствовали многие. Один за другим стали убегать они из под партийных знамен. Отрекались от своего вчерашнего дня, как от греха молодости, называли свои вчерашние идеи пустыми мечтаниями, торопились выкинуть их из своего обихода, обзавестись новыми, стать твердой ногой в реальной жизни: иметь нормальное занятие, дом, семью. «Надо устраивать свою жизнь, — пишет в Россию один из таких заграничников — все то, что раньше бродило в голове, все это вылетело, отошло в область мечтаний». Те, кому удалось «устроить свою жизнь», стали живыми кусками буржуазного мира, который они вчера еще собирались разрушить. Они вошли в этот мир и прилепились к его радостям со всей страстью неофитов непознанного, со всей алчностью блудных сынов. Не было более преданных служителей у алтаря буржуазной собственности, чем эти люди, впоследствии назвавшие себя «старой гвардией большевизма». Но можно ли было в чем либо винить этих людей? нет, не тогда, во всяком случае. Они были тем, чем были — не больше, не меньше. В молодости они заблудились, пришли не в тот дом, который был для них жизнью предназначен. Никогда не были они подлинными революционерами, борцами, мучениками, подвижниками идеи, все эти Красины, Кржижановские и пр. и пр. Жизнь протрезвила их, произвела отбор в партии воинов монахов, выкинула их оттуда. Они нашли свой настоящий дом и быстро там акклиматизировались. Нет, их ни в чем нельзя было тогда винить. Их преступления начались позже — в революцию 17 го года, когда они надели на свои зажиревшие лица маски революционеров. Ибо именно они, ничего с революцией не имевшие общего, внесли в нее мутную струю низменных вожделений, жестокий цинизм, мелкую злобу ренегатов буржуазного мира. Были и такие, что не ушли из партии — к несчастью и для нее, и для себя. Это были те, кто, несмотря на все усилия, не мог пристроиться у стола господ — не по недостатку желания, но от непригодности, от неудачливости. Это были Зиновьевы, Луначарские и другие. Они влачили жалкую богемную жизнь возле оставшегося верным революции вождя. Кое как питались от оскудевшей партийной кассы, кое что делали на истощенной ниве революции, но делали кое как. Они не верили уже ни во что. Были такими же филистерами и обывателями, как их устроившиеся братья, даже худшими, пожалуй. Как все неудачники, они были озлоблены до мозга костей. Эту озлобленность, эту жажду мщения когда то оттолкнувшему их буржуазному миру они внесли потом в революцию. Это был самый страшный ее элемент — настоящие гиены революции… Презрительно смотрел на них Сталин, представлявший действительное русское подполье, где, несмотря на весь нажим революционных сил, несмотря на разгром организаций, тюрьмы и ссылки, шла борьба, вырастали новые люди, загорался новый энтузиазм».

Малоизвестный, но, видимо, очень проницательный и одаренный человек, В. С. Дмитриевский умел простыми словами вскрыть самое существо вопросов. Здесь, указывая на обыденные жизненные передряги, он раскрывает перед нами истинное лицо людей, которые после победы революции сами величали себя ленинской гвардией. Да, гвардией, но с одной оговоркой: тогда, когда Ленин на взлете. Но нужны ли они были Ленину в момент успеха? Только пока не выдвинулись по настоящему достойные люди. Нужны ли они были Сталину? Зачем ему те, кто «слышат весть, но не имеют веры»? У Сталина после гражданской войны уже были неограниченные возможности привлекать тех, кто имел веру и двигал горы.

Ленину в период спада было трудно выбирать в своем окружении достойных. Но в русском подполье уже шел отбор в революционеры, проходила закалку ленинская партия. Осознав этот факт, Парвус и Троцкий, начали постепенно сближать свои позиции с ленинскими. Они уже понимали, что Ленин победит.

Ленин занимался преимущественно тактическими и стратегическими вопросами революции. Его интересовало, прежде всего, на какие силы должна опереться революция, чтобы свергнуть военно-бюрократическую и помещичью диктатуру царизма. И он нашел их в крестьянстве и в национальных окраинах. Если для хозяев мира Россия должна была стать объектом революции, то Ленин исходил из того, что России суждено быть субъектом революции, которая при идеальном развитии событий распространится по всему миру. Вот здесь и таится нестыковка с «перманентной революцией Парвуса — Троцкого», которая делала ставку не на внутренние социальные силы, а на помощь извне.

Надо отдавать себе отчет, что вопросы взаимодействия новой России со своим крестьянством и со своими национальными окраинами — по сей день неотделимые от российской судьбы вопросы. Безусловно, политика Сталина была антитезисом ленинской политики, как по отношению к крестьянству, так и по отношению к праву наций на самоопределение. Сталин вел дело к единой и неделимой республике братских народов, которые получили от русского народа много, очень много, для своего социально-экономического и культурного развития. Он отобрал у крестьянина экономическую свободу, но дал ему коллективную форму собственности, без которой была невозможна механизация сельского хозяйства.

Знал ли Ленин о неизбежности этого диалектического перехода по главным направлениям его политики? Конечно, знал, думал, писал. О чем, как ни об этом, свидетельствует его важнейшая статья «О кооперации». В этом диалектическом переходе ленинской политики активно участвовал Троцкий. Это он, а не Сталин поднял вопрос о стремительной индустриализации. Эта концепция была принята Сталиным не без колебаний, а концепция коллективизации была принята им не без содрогания. Это была и личная трагедия Сталина, и трагедия всей страны. Но, по сути дела, это было признанием неизбежности оборонительной войны.

Для СССР начало коллективизации и индустриализации было заблаговременным переходом в состояние войны. Альтернативой коллективизации и индустриализации, а они могли реализоваться только в едином комплексе, было военное поражение, расчленение и порабощение России. Сегодня жизнь ставит в повестку дня синтез ленинского тезиса и сталинского антитезиса. Для обеспечения безопасности государства (государств бывших советских республик), свободного труда наших земледельцев и дружбы народов, сплоченных подвигами Советского Союза, нам нужны провозглашенные Лениным свободы крестьянству и народам нашего континента в сочетании со сталинской монолитной сплоченностью, но на добровольной и сознательной основе. Это принесет счастье братским народам, владеющим русским языком.

Почему из этого диалектического процесса нашего развития выпадал Троцкий? В парвусовских схемах и теориях, которыми он руководствовался, не было живой души, которая заставляла медлить Ленина и содрогаться Сталина, принимая тяжелые, страшные, как война, решения (большие хирурги — большие разрезы). Троцкий не любил Россию. Она для него была, как и для многих наших современников, «эта страна». Этот несчастный не ведал самого высокого чувства, одухотворяющего нашу жизнь — чувства любви к своему отечеству, чувства, дающего обретение бессмертия и святости. И Ленин, и Сталин этими чувствами, восходящими к древним инстинктам доисторических вождей — защитников своей территории, обладали.

Все герои нашего рассказа встретились в Петрограде весной 1917 года, когда Февральская революция уже произошла. Троцкий и его соратники вступили в ленинскую партию, поскольку своей у них не было, а меньшевики окончательно перестали быть революционерами. Ленин пошел на этот компромисс, т. к. понимал, что в громадном деле становления нового строя ему будут нужны интеллектуальные силы, на сплочение и координацию которых он полностью израсходовал свои собственные силы. Ленину нужен был и мост на Запад через связи Троцкого с европейскими социал демократами.

Часто говорят, что Октябрьская революция была простым взятием власти, выпавшей из рук Временного правительства. Это действительно так, если говорить о взятии Зимнего и провозглашении власти большевиков. Но тогда же были провозглашены декреты о мире и о земле, за которыми последовал коренной переворот в жизни миллионов людей. Это была самая настоящая классовая война, в которую вмешалась интервенция. Так, что это была грандиозная революция, превосходящая по своему размаху Великую Французскую революцию.

Парвус тоже просился к Ленину. Ленин ответил жестко: «Революцию надо делать чистыми руками». На этом треугольник Ленин — Парвус — Троцкий теряет свое значение. Формируется новый треугольник: Ленин — Троцкий — Сталин.

Много было сказано о грандиозной роли Троцкого, как в революции 1905 года, так и в революции 1917 года. Первым, кто декларировал эту роль Троцкого, был сам Троцкий (работы «Итоги и перспективы», «Уроки Октября»). Ни Ленин, ни Сталин никогда о своей роли в истории не писали. Роль Троцкого и в 1905 м, и в 1917 м, в Гражданскую войну была выдающейся. Она была у всех на устах, но она не была решающей. Решающая роль принадлежала Ленину, а после его смерти — Сталину.

В западной литературе невысокого пошиба можно встретить суждения об интригах Сталина или властолюбии Ленина, об их борьбе за власть в партии или в стране. Это — вульгарное понимание событий. О какой борьбе Ленина за власть в партии можно говорить, когда его сверхчеловеческими трудами и была создана партия большевиков? О какой борьбе за власть Сталина можно говорить, когда вся советская система власти, о которой с таким вдохновением писал В. С. Дмитриевский, именно Сталиным, его трудами и была создана? Он только оберегал созданную им систему от посягательств со стороны.

Имея опыт горбачевского позора и последовавшей за ним национальной катастрофы, легко понять, насколько важно было защищать советскую власть от предшествовавших горбачевскому предательству посягательств.

Сейчас стали много писать о зверствах, имевших место в гражданскую войну, репрессиях по отношению к крестьянству, духовенству, о еврейских погромах.

Чему удивляться? Это было время, когда «винтовка рождает власть», а винтовки были у всех и каждого. Остановить эту пляску смерти могла только сильная власть. Вспомним Гамлета: «из жалости я должен быть жесток». Сына прославленного полководца Брусилова повесили белогвардейцы. Гайдамаки снимали лоскутами кожу со спины брата Пятакова, сверлили ему сердце. Целыми частями войска переходили от красных к белым и от белых к красным. И эти развращенные грабежами и погромами, озверевшие люди переносили свои повадки из одной армии в другую. Деникин прямо говорит в своих воспоминаниях, что не мог справиться с погромами, творимыми его армией не только по отношению к евреям, но и к горцам, и даже к казакам, которых его опустившиеся офицеры тоже считали инородцами.

А вот в армии легендарного Котовского было строжайше запрещено обижать и грабить пленных. Это удивило попавшего к нему в плен Шульгина: «сыпной тиф и Белая Мысль свободно и невозбранно переходят через фронт» — поражается этот националист и патриот. Комиссары Котовского говорили, что они тоже за единую и неделимую Россию. Шульгин обнаружил, что в Красной армии начинают возрождаться лучшие традиции русской армии, в то время как в Белой армии процветало воровство интендантов.

Победа красных в гражданской войне была торжеством ленинской концепции делавшей ставку на крестьянство, которое после декрета о земле получило очень много, и на крайне деликатное отношение к национальным окраинам.

Вот что привело к возвышению Сталина. Никто лучше него не мог собрать хлеб в Царицыне и переправить его в голодающий центр. Никто лучше Сталина не смог бы забрать в стальной кулак нити, связывающие центр с национальными окраинами. Это был фанатик Великой России, фанатик революции, как говорили о нем все, кто знал его в те времена (Красин, Соломон, Кавтарадзе, Дмитриевский). Политика Сталина (в качестве антитезиса политики Ленина) уравновешивала тот перебор, которым грешило и крестьянство, и национальные окраины. Сталин при всей скромности своего поведения среди выдающихся в то время вождей был велик уже тем, что сумел узреть и взять на себя ту роль, которая делала его незаменимым, которая была крайне необходима стране и революции.

Что касается Троцкого, то его, напротив, прельщала роль яркая, хотя и несамостоятельная. Он был нужен Ленину уже тем, что, возглавляя Реввоенсовет, брал на себя ту роль, которую Ленин охотно ему уступал — осуществление дисциплинарной практики, карательную роль по отношению к своим. Он вновь стал «дубинкой Ленина». Нужен он был Ленину и для того, чтобы уравновесить по настоящему сильную личность, какой являлся Сталин, изо всех сил стремившийся тогда оставаться незаметным (но, конечно, не для Ленина).

Легкомысленные эпитеты, вроде известного ярлыка — «гениальная посредственность», которыми награждали Сталина соратники из эмигрантов, были чужды проницательному Ленину. Сталин был главной фигурой революционного подполья. Он и тогда действовал по крупному, много давая сам и ничего не прося. Ленин не мог не видеть, что Коба именно из того теста, из которого лепятся революционные вожди. Выбор Сталина на вторую роль, рядом со сверкавшим и раздражавшим остальных Троцким, для Ленина был нелегким.

И все же Сталин становится генсеком по решению Ленина. У слабеющего вождя появляется свой Субудай. Выдвижение Троцкого на параллельную роль Джебе-нойона не состоялось. Он отвергал неоднократные предложения Ленина стать заместителем председателя Совнаркома. А ведь Ленин, видимо, чувствовал свое угасание. Он хотел смягчить ту власть, которая воцарится после него, хотел, чтобы вместо диктатора страной правили два консула. Легкомысленный Троцкий не понял и не принял замысел Ленина, и занял гибельную для себя позицию — все или ничего.

Знаменитое Ленинское «завещание», которое неверно понимают как антисталинский документ, имело тот же смысл. Достаточно вчитаться и вдуматься в этот текст, чтобы понять, о чем говорит умирающий вождь. Сталин слишком силен и легко может стать диктатором. Противовес подобрать трудно. Троцкий? Самый способный, но он, в сущности, не большевик. Остальные вообще не годятся. Вывод: самый подходящий лидер — Сталин, но смотрите за ним в оба.

Гений и умирая остается гением. Он таки добился своей цели. Семь лет потребовалось Сталину, чтобы получить диктаторскую власть. Да и то, поспешить его заставила надвигающаяся на страну военная угроза, что, безусловно, оправдывало его диктатуру.

Уход Ленина с политической сцены детально анализирует Адам Улам. Мы не согласны с его оценкой психологического состояния Ленина и его окружения, но анализ этого автора представляет безусловный интерес. Верно у Улама утверждение, что и гениальный человек — все же только человек. Видимо прав этот автор, когда говорит о росте раздражительности Ленина по мере утраты сил. Приведя революцию к победе, совершив очередной гениальный переход — переход к НЭПу, оказавшемуся спасением для измученной страны, Ленин рухнул в изнеможении. Ведь нечто подобное произошло и со Сталиным после победы в войне.

Но все же, лучше всего будет рассказать о последних днях вождя в политике, воспользовавшись цитатой из В. С. Дмитриевского.

«За несколько дней до второго удара, окончательно свалившего Ленина, Сталин тоже захворал и уехал в деревню. Этот момент группа Троцкого решила использовать для решительного шага. Использовали репрессии, с которыми обрушился Сталин на грузинских коммунистов сепаратистов во главе с тупым и упрямым Мдивани. Это были друзья и союзники Троцкого. В то же время репрессии осуществлял и Орджоникидзе. Были причастны к ним и Молотов, и Ворошилов, и Дзержинский. Таким образом, Троцкий, в случае удачи, бил не только по Сталину, но и по его ближайшим людям. Ленину изобразили дело так, что Сталин самовластничает, рассыпает партию, обманывая его, Ленина, неверной информацией. Ленин, находившийся на краю своих сил, раздражился невероятно. А тут ему еще подсунули несколько документов, показавших, что Сталин подтасовывает предстоящий партийный съезд, усиленно проводя на него своих сторонников. Против кого Сталин собирает силы? Не против Ленина ли? Завязав эту интригу через подставных лиц, Троцкий, сам, чтобы иметь возможность в случае чего сыграть в полную невинность, сказался больным, лег в постель с французским романом. К нему прибежала Фотиева, ленинский секретарь и друг, тоже ущемленная Сталиным. Владимир Ильич готовит против Сталина на съезде бомбу… Через некоторое время другой секретарь Ленина — Гляссер, принесла Троцкому пачку рукописных материалов. Это от Владимира Ильича. Он хотел выступать на съезде партии против Сталина, но боится, что не сможет. Посылает поэтому Вам все материалы… Новый гость в квартире Троцкого: Каменев. Он только что был у Крупской, и та сообщила: Владимир Ильич только что продиктовал стенографистке письмо Сталину о разрыве с ним всяких отношений.… Троцкий постарался использовать подвернувшиеся козыри… Я стою за сохранение status quo. Если Ленин до съезда станет на ноги, что, к несчастью, маловероятно, то мы с ним вместе обсудим вопрос заново. Я против ликвидации Сталина… необходимо, чтобы Сталин сейчас же написал Крупской письмо с извинениями за грубости, и чтобы он на деле изменил свое поведение… Каменев все обещал. Немедленно отправился он к Сталину. Вскоре Крупская позвонила, что она получила от Сталина письмо с извинениями. Троцкий чувствовал себя победителем. Но творцы интриги, которая могла быть чревата большими последствиями для дальнейших судеб и партии, и страны, не учли одного: здоровья Ленина. Волнения последних дней так сильно повлияли на него, что он, продиктовав письмо Сталину, потерял сознание. Потом его хватил второй и последний удар. С Лениным все было кончено. Вне себя принесся в Москву Сталин. Ничем не сдерживая своей грубости, он набросился на Крупскую, говоря что это она доконала Ленина. Он угрожал, что обвинит ее в этом перед всей партией, что разоблачит ее маленькие интриги. Растерянная Крупская обещала впредь не вмешиваться ни во что, обещала молчать о письме Ленина, вернула Сталину его собственное письмо… На грузинской конференции Каменев выступил по директивам Сталина. Блок Сталина и «болота» опять встал против Троцкого… Началась жестокая борьба».

Троцкий не стал выступать против Сталина на съезде, и Ленин попросил вернуть его бумаги, что Троцкий и сделал, но предварительно снял с этих материалов копии. Он повел себя трусливо и задергался. Не поддержал Ленина и проявил лицемерие в заявлениях о примирении со Сталиным. Сталин больше не виделся с Лениным. Как политик и вождь Ленин для него уже закончил свое поприще. «Это пишет не Ленин. Это пишет его болезнь». Так он высказался по поводу последней записки Ленина.

Других раздоров между Лениным и Сталиным не было. Не считая описанного случая, они никогда не вступали в спор и относились с огромным уважением друг к другу. Оба они разбирались в людях и умели отличить «сокола от цапли». Сталин сохранил преданность Ильичу до конца своих дней.

Если бы Троцкий оставался честным оппонентом Сталину, как хотел Ленин, возможно, что история нашей страны после Ленина была бы не столь суровой. Но в тридцатых годах Сталин всерьез поверил в заговор военных и троцкистов, и вероятность его правоты, как это сейчас представляется, была велика.