Автор: Егор Холмогоров

УРОКИ ПРЯМОХОЖДЕНИЯ

Путин должен стать русским №1

Решение Владимира Путина возглавить список «Единой России» на выборах в Госдуму настоящую истерику не только у оппозиционеров и фрондеров, но и у многих так называемых «привластных» экспертов. Решение Путина участвовать в предвыборной кампании было воспринято как «переворот», «подрыв основ», «грандиозный обман». Лица, с хитроумным выражением лица рассуждавшие еще вчера о схемах, с помощью которых Путин останется у власти, решили сегодня прикинуться оскорбленными старыми девами и верещат, что «они были уверены в серьезности решения Путина уйти от власти».

Откуда такая метаморфоза? И политтусовка привластная и политтусовка оппозиционная, при всей разности риторики, готовилась все же к дележу (что в наших условиях значило бы разбазаривание) путинского наследства. И их устраивали только те схемы, при которых та или иная степень новой дележки, даже при сохранении в составе политсистемы самого Путина, была неизбежной. И сегодня, конечно, их разочаровывает, что события будут развиваться по плану, при котором выброс даже малой толики власти «на шарап» полностью исключается, а «на раздаче» по‑прежнему остается Путин.

Самое смешное, что обманутые в своих худших ожиданиях «эксперты», говорят о каком‑то крахе начавшей складываться «партийной системы», «демократического процесса» и т.д. Помилуйте, это агрессивное поглощение двух серьезных и сложившихся партий выхухолью должно считаться «формированием нормальной партийной системы»? Это возня бульдогов под коврами на Старой Площади — нормальный «демократический процесс»? Низко же надо пасть, чтобы жалеть о таких партиях и такой «демократии».

Специфика архитектуры русской власти давно известна. В ней один политический субъект бесконечно перевешивает все остальные. И в этом пункте ничего не меняется, вне зависимости от того, зовут ли этого сверхсубъекта царем, генсеком или как‑то еще. Альтернативой является ситуация полного распада и сваливания во всеобщую олигархизацию. А значит, и российская демократия, если она хочет быть успешной демократией, должна основываться на такой сверхсубъектности. Путин — единственный в России подлинный демократический политик, способны обращаться к демократическим инструментам для укрепления своей власти получения общественного мандата на движение нации вперед. Все прочие — несостоявшиеся олигархи, которым не дай Бог стать состоявшимися.

А какими именно способами Путин будет реализовывать свою власть, не выходя за рамки установленных демократических правил игры, право же — решать не «политологам». Существует американская традиция, согласно которой отставной президент — это почетный политический покойник. Но почему нужно ориентироваться на «родину бушизмов» как на образец демократии — совершенно не понятно. Существует, например французская традиция, сформировавшаяся еще в годы Третьей республики и так или иначе поддерживаемая по сей день — один и тот же политик за свою жизнь может занять посты президента, премьера и председателя палаты, причем совсем не обязательно президентский пост остается на конец карьеры.

Должна сформироваться, наконец, и русская традиция демократии, которая вполне может быть основана на идее гегемонии национального лидера, осуществляемой через различные и достаточно гибкие инструменты, предоставляемые конституцией, а не через нелепую систему банановых пожизненных президентств. Кстати, вот еще одна вещь, которую не могут простить Путину «эксперты» — не только небанальность, но и небанановость его решения, отказ «понизить» свою политическую капитализацию с помощью нелегитимных манипуляций с законом и тем самым оказаться в заложниках у своей политической обслуги. Тусовка вновь недовольна тем, что её обошли и стали разговаривать напрямую с народом.

Вопрос в другом — каким будет Путин следующих пяти или десяти лет. Путин — лидер крупнейшей партии? Секрет успеха Путина состоит в том, что он развивается вместе с нацией, он оказывается способен отвечать на те новые идеологические и политические вызовы, которые встают перед нами сегодня. Путин-2000 и Путин 2004 — это совсем не то же, что Путин-2007. Но и русские за это время менялись довольно серьезно. От состояния полуопущенной растерянной и озлобленной нации конца 1990‑х мы перешли к состоянию нации, которая осознает свои силы, чувствует возможности, видит те экономические, политические, культурные и военные рычаги, которые способны не только вернуть нам прежнее величие, но и его значительно приумножить. Но мы еще не до конца владеем этими рычагами, еще не освоились с ними. И одна из причин этого неполного «самообладания» — это отсутствие ясной идентичности нации, отсутствие образа себя и того, чего мы хотим.

Хотим ли мы, чтобы Россия попала под каток пресловутой «глобализации», с ее сворачиванием национальных государств, с углублением ею разрыва между богатыми и бедными внутри одной нации, с ее уничтожением среднего класса, с ее варварскими ордами, шатающимися по миру?

Или же мы хотим, чтобы русские стали сильной нацией, той нацией, которая обретет величие, разорвав порочный круг противоречий погружающейся в хаос западной мирсистемы, и отстоит себя перед лицом новых вызовов, новых конкурентов и новых мировых проблем? Хотим ли мы превратиться во вторичное человеческое сырье, или же остаться русскими и русскими стать. «Стать» — не менее важно, чем остаться. «Стать русскими», — значит создать для будущего еще более сильный, богатый, яркий, победительный образ русских, чем тот, который присутствовал доселе в истории. Стать такими, какими мы не были, и остаться теми, кем были — вот он, наш русский проект для XXI века. И для того, чтобы мы смогли это сделать — Путин должен стать русским лидером. Не просто «одним из» русских, но и на словах, и на деле, русским №1.

4 октября.

Космос как предчувствие

50 лет назад с помощью ракеты-носителя Р-7, разрабатывавшейся в качестве межконтинентальной баллистической ракеты, в космос был запущен первый искусственный спутник земли.

Чтобы оценить весь шок, пережитый в этот момент всем европейским человечеством, мало отметить тот факт, что в этот момент американцами со всей очевидностью была осознана уязвимость Западного полушария перед ударом советских ракет (в политическом смысле полет спутника преследовал именно эту цель). Надо понять, насколько представления носителя западной «фаустовской души» о России расходились с образом первой космической державы.

Меньше чем за четыре десятилетия до запуска первого спутника Освальд Шпенглер, — автор той самой концепции, согласно которой европеец обладает устремленной к звездам и преодолению границ пространства «фаустовской душой», писал о русских:

«Человек Запада смотрит вверх, русский смотрит вдаль, на горизонт. Так что порыв того и другого в глубину следует различать в том отношении, что у первого это страсть порыва во все стороны в бесконечном пространстве, а у второго самоотчуждение, пока «оно» в человеке не сливается с бесконечно равниной… Русский астроном — ничего более противоестественного быть не может. Он просто не видит звезд, он видит только горизонт…».

Если «русский астроном» для Шпенглера был чем‑то противоестественным, то трудно вообразить, как бы шокировал его русский космонавт. Однако и первый спутник, и первый космонавт были не просто нашими.

Всей русской нацией, всеми народами большой России, космический полет был воспринят как реализация, как воплощение самой глубинной сути русской национальной идеи. Воплощение, восприятию которого только мешал Хрущев с его тарахтением про «Гагарин в космос летал, Бога не видел» (это про героя, крестившего своих дочерей).

Чтобы понять изначальную русскую устремленность ввысь, достаточно взглянуть на русские шатровые храмы, наиболее оригинальное и яркое произведение собственно русской архитектурной мысли. Они все устремлены ввысь, практически в точности повторяя контуры позднейших ракет, приобретая порой почти идеальную аэродинамическую форму (чего у «фаустовских» готических соборов не было и в помине).

Этот образ — образ суженной кверху вертикали, есть не что иное, как синтез двух идей — идеи победного знака, триумфальной колонны, и идеи знамени-знамения, обращенного к миру образа этой победы, свидетельства о ней. Победы не столько в земных делах, сколько в совершённом через земное прорыве к Небесному.

И в образах первых ракет, первых спутников, первого космонавта нация увидела все тот же вшитый в подкорку архетип победы небесного над земным, все тот же знак, превозмогающей земное русской мечты.

Однако вряд ли бы космическое чудо приобрело бы такое признание, такую всенародную любовь, если бы было всего лишь секулярным субститутом духовного порыва русских людей в небо. Космическая идея была не только порывом вверх, прочь от земного притяжения, но и вдаль, к новому пространству.

И здесь парадоксальный Шпенглер кое в чем был, как ни странно, прав. Русских действительно не слишком интересовали в космосе звезды (тем более, что нормальному человеку ясно — звезды созданы для того, чтобы смотреть на них издали, как на часть величественного небосвода) и наши чудо-богатыри не случайно называются не астронавтами, а космонавтами.

Русский пространственный порыв — это порыв не к мнимой бесконечности, а, напротив — к новым горизонтам, новым измерениям конечного пространства. Некогда русских увлекли сперва пермские леса, затем сибирские реки. Русские первые потрогали руками льды континента Антарктиды. Русские первые ухитрились поселиться на Северном Полюсе.

И космический порыв был еще одним великим шагом в этом ряду, еще одним реальным расширением русского пространства. Вспомним ту цепочку гениальных еретиков, которые и выдумали русскую мечту о космосе.

Николай Федоров, мечтавший средствами науки воскресить все прошлые поколения, пришел к выводу, что все они на земле не поместятся, а потому следует заселить воскрешенными другие планеты.

Циолковский, мечтавший о технической экспансии разума во Вселенной, также воспринимал космос не как место для романтического любования, а как направление реальной жизненной экспансии обновленного человечества.

И Сергей Королев, отец первого спутника, мечтал не только и не столько о романтической или чисто технической составляющей космических достижений, сколько о возможности реального использования космоса как нового пространства для людей.

То же отношение проявляли русские и к другим непокоренным в полной мере стихиям. Адмирал Сергей Горшков, отец современного океанского флота России, мечтал о временах, когда могущество России будет прирастать Океаном, так же, как и Королев и соратники мечтали о прирастании этого могущества космосом.

Другое дело, что космос оказался значительно более неверной и коварной стихией, чем казалось вначале. Оказалось, что в нем значительно меньше жизни и разума и намного больше запустения, чем казалось людям с земли. Никаких марсиан и венериан встретить не удалось. И космос на какой‑то момент стал «рутиной». Стал потому, что общечеловеческое европейничающее стрекотание о «новых горизонтах» заглушило простые и ясные национальные задачи в освоении и приращении к России нового парадоксального пространства, для чего нужны и мужество, и смекалка, и фантастическая работоспособность и изобретательность.

В тот момент наступательный порыв русской цивилизации иссякал, и иссякал восторг перед космосом. Он так и остался только для первых чудесных достижений, Первого Спутника и Первого Космонавта.

Но Россия, если мы хотим выжить и сделать так, чтобы будущее принадлежало нам, должна вернуться к освоению новых пространств. Экспансия «вширь» является воздухом существования русской цивилизации, бытие в этой экспансии — естественной психологической средой для «сбывания» русского человека.

Причем нам нужны не просто новые, нам нужны относительно неосвоенные, пустые пространства, пространства не засоренные еще чуждыми цивилизационными проектами. И таких пространств перед нами два — это Океан, особенно в его арктических и антарктических областях, и это Космос. Космос, который необходимо понять не только как место для прогулок веселых туристов и лабораторию для отдельных экспериментов, не только как базу для создания военной угрозы земле, но и как реальное жизненное пространство, пространство преобразующего действия цивилизации.

Тогда, 50 лет назад, мы увидели не просто успех нашего народа, нашего русского гения, наших разума и воли. Маленькая серебристая точка на небе прочертила новые границы России, обозначила новые точки прорыва русских в будущее. И этому будущему пора бы уже начать наступать.

9 октября.

Уроки прямохождения

Уличная лекция отца Андрея Кураева об «Основах Православной Культуры», прочитанная им на Пушкинской площади, была, разумеется, очередной палкой, засунутой в муравейник. Рыжие муравьи пополам с трутнями зашевелились, занервничали и начали испускать разные жидкости и газы по поводу навязывания «прокремлевскими силами» Православия в качестве обязательного стандарта человеческой жизни. Обязательный — не обязательный, — вопрос спорный. Но что речь идет именно о стандарте — это чистая правда.

Именно стандартность, каноничность, внутренняя ясность и технологичная отработанность Православия в качестве образа мысли и действия, это именно то, что привлекает к нему и власть и здравомыслящую часть общества. Православие — это тот прямой и испытанный путь, про который точно известно, что мы, русские, ходить по нему умеем и до плохого он уж точно нас не доведет.

Православие очень часто воспринимают как «религию». Причем не в каком‑либо смысле, а в том, что это еще один способ «пококетничать с боженькой», «найти свой духовный путь», получить необходимый «экспириенс», в общем — так или иначе персонально «самореализоваться». Для чего существует множество способов, выбор между которыми и надо предоставить школьнику, студенту, младенцу и т.д.

«Как вы можете сметь запрещать детям выбирать!» — обычно визжат защитники суконной толерантности в ответ на предложения ввести ОПК в обязательную программу и предлагают в качестве альтернативы «историю мировых религий», в которой каждой твари по паре и всем сестрам по серьгам. Выбирай — не хочу.

Проблема, однако, в том, что никакого подлинного богатства выбора навязываемые школьникам вместо ОПК «Основы мировых религий» не предоставляют. Тема пробуждения Ктулху не раскрыта. Информация о культах Вуду отсутствует. Технология человеческих жертвоприношений не разъяснена. Рецепты приготовления галлюциногенных грибов не приведены. Выбрать между «свидетелями Иеговы», «сайентологами» и «мормонами» не дают. Остается лишь подчищенный и политкорректный курс религиозного мейнстрима, обильно приправленного релятивизмом и атеизмом.

Между тем, подлинная «история мировых религий» — это история бесконечных и мучительных блужданий во тьме, самых странных заблуждений и самых отвратительных форм служения существам, которые уж точно ангелами света не являются. То, что «мейнстримные» религии на какое‑то время сумели так или иначе увлечь за собой большинство людей на Земле и создать на своей основе прочные и присопособленные для человеческой жизни цивилизации — это, скорее, по разряду чудес, о чем, разумеется, авторы учебников тоже не скажут.

И в этом смысле насколько курс «Основы Православной Культуры» честно соответствует заявленному предмету и раскрывает его исчерпывающе полно и точно, настолько курс «история мировых религий» заявленному названию не соответствует. Это политкорректная история разрешенных атеистами религий, в лучшем случае. Выбирать между действительным «многообразием форм религиозного опыта» ни один здравомыслящий человек школьникам не позволит.

И вот надо со всей определенностью сказать, что Православие в этом смысле не «религия». Её нельзя и невозможно «свободно выбрать» из множества других равноправных конкурентов. Мы либо не признаем Православия вообще, либо видим, что оно является хоженым, надежным, проверенным прямым путем. Путем, на котором человеку, идущему по нему твердо и при свете минимальных знаний заблудиться очень сложно. Привкус «правильности», чуждости рискованным экспериментам со своей душой в слове «православие» чувствуется слишком ясно.

Этот путь протоптан за столетия миллионами сандалий, лаптей, сапог и босых ног. Чтобы потеряться на нем, нужно быть сознательным и убежденным топографическим кретином. И поэтому православие в школе и «мировые религии» в школе — вещи совершенно несравнимые, как несравнимы аспирин и набор флакончиков с разными жидкостями, среди которых половина как минимум — яды.

Православию русских детей в школе надо учить так же, как учат малышей ходить прямо. А уж каким путем и по какой дороге идти человеку прямоходящему — вот это решать действительно ему. Но у рожденного и выученного только ползать выбора нет вообще.

12 октября.

Муфтии против генерала Громова

С исключительно развязными нападками на губернатора Подмосковья Бориса Громова выступил мухтасибат (региональное отделение мусульман) Московской области. Представители мусульманского духовенства по сути угрожают генералу-губернатору отказом от голосования за возглавляемый им партийный список «Единой России» на том основании, что Громов, якобы, «проявляет враждебность в отношении мусульман». «Не кроется ли в Вашей позиции по отношению к мусульманам ненависть, сформировавшаяся в период неправедной войны в Афганистане?» — задают они вопрос Герою Советского Союза Громову. Вот так вот, не больше и не меньше, чем неправедная война со стороны СССР. Откуда автоматически следует, что войну против наших солдат (среди которых было множество мусульман) со стороны «муджахедов», муфтии признают «праведной», а того глядишь и «священной». А её участников, вроде пресловутого Хаттаба, видать, проводят по категории «шахидов».

Странно только, что муфтии жалуются на нежелание губернатора содействовать строительству мечети, например в Сергиевом Посаде, после того, как настолько откровенно показали, какая идеология будет проповедоваться в этих мечетях: Россия‑СССР «малый сатана», ведший «неправедные войны» против мусульман, мусульмане же Афганистана, в частности, будущие талибы, вели «праведные войны», а потом, когда эта война была выиграна изрядная их часть переехала со своей «праведной войной» поближе — в Чечню. Может быть, господ муфтиев это удивит, но православным русским, составляющим пока что большинство жителей Московской области, пропаганда такого мировоззрения рядом с их домами и святынями Православия в Сергиевом Посаде, Волоколамске, Коломне почему‑то не очень нравится. Русские вообще стали за последнее время слишком нетолерантны к тому, что их убивают или подговаривают убивать.

Не будем напоминать о том, какие силы удерживают первенство по снабжению мира наркотиками из Афганистана, не будем напоминать и о том, что в тех зонах, которые контролировались советскими войсками ничего подобного в промышленных масштабах не было. Не будем напоминать что началось в Афганистане после вывода оттуда «неправедных» советских войск, какие силы начали там базироваться и развернули террористическую войну против мира. Не будем напоминать и о том, к каким методам «эстетической критики» прибегли афганские «праведники» в отношении памятников искусства в Бамиане. Хотя очень хочется поинтересоваться на всякий случай, скоро ли подобные методы начнут проявляться в отношении ансамблей Троице‑Сергиевой Лавры, Коломенского Кремля, Иосифо-Волоколамского монастыря, и т.д.

Но не будем обострять и зададим только один вопрос. Для авторов данного угрожающего обращения генерал Громов и его солдаты мусульмане — воины в «неправедной войне», в то время как их противники праведники. Не говорит ли это о наличии у подмосковных муфтиев ясно выраженной «внешней лояльности» по отношению к международным экстремистам, которая явно перевешивает лояльность по отношению к своим же собратьям-мусульманам, сражавшимся в рядах Советской армии? Для России с ее традицией мирного сосуществования православных и мусульман такая «внешняя лояльность» немыслима. Турецкий султан был «халифом правоверных», однако мусульмане служили в русской армии, сражавшейся на Кавказе против турок, и не только не изменяли Отечеству, но и проявляли героизм в его защите. По логике мухтасибата — они тоже были участниками «неправедной войны». И эта принятая муфтиями логика с точки зрения единства России является очевидно опасной.

Жаль, что муфтиям не пришло в голову использовать священный месяц рамадан для того, чтобы собраться с мыслями и чувствами и спокойно подумать над тем, стоит ли делать явно экстремистские и оскорбительные для русского и православного большинства высказывания. Или же лучше все‑таки придерживаться традиционной для российских мусульман политики верности нашему общему Отечеству. Стоит ли откровенно превращать мусульманские молельные дома в рассадник идеологии «праведной войны» против России, или лучше воспитывать молодых российских мусульман на примерах патриотизма.

15 октября.

Демонстративный отстрел

«В Ингушетии продолжается демонстративный отстрел русских» — вряд ли суть происходящего можно выразить иначе, чем сделано в этом заголовке, столь характерном для сегодняшних СМИ. В одной из республик, входящих в состав Российской Федерации, продолжается террористическая волна, целью которой является осуществление этнической чистки русского населения, и без того уже в этом регионе весьма немногочисленного.

Однако ингушских боевиков, при вполне выраженном сочувствии «мирного населения», уже отбирающего оружие о военнослужащих, и при явной растерянности республиканских властей, похоже, устраивает только один результат, — превращение Ингушетии в «Russenfrei» республику.

Устраивает ли это русских? Спору нет, некоторым людям, не просчитывающим долгосрочных последствий, может показаться, что исход русских с Кавказа и оставление региона его собственной судьбе, с лишь формальным вхождением в РФ, это «оптимизация издержек». К чему тратить усилия на обеспечение безопасности русского населения, если проще не тратить, сведя присутствие России в регионе к живущим в осаде военным городкам?

Однако, помимо подлости такого варианта, он еще и нерационален. От забот от безопасности никуда не уйти. И оставление русского населения Ингушетии и других республик Кавказа на произвол судьбы «сократит издержки» на полгода-год, не более. Не следует забывать, что наряду с национальной ненавистью преступниками движет банальное желание поживиться имуществом и деньгами русских, убитых и тех, кто, испугавшись, уедет. А, получив одну порцию кровавой прибыли, преступники не остановятся и захотят еще. И придут уже к тем русским и нерусским, кто живет за пределами Ингушетии — в Осетии, Ставропольском Крае и далее по нарастающей.

Пожар, не потушенный в одном месте, разойдется по всему Югу России и остановить его будет гораздо сложнее. А это значит, что федеральным властям пора уже прекратить слушать нелепые отговорки ингушских властей, точно нашкодившие школьники заявляющих, что убийства совершают «силы, которые хотят свергнуть эти власти». Речь не о клановых разборках местных элит, речь о безопасности русского населения и всей России. И русские жители Ингушетии не должны в любом случае служить пушечным мясом для этих клановых разборок.

25 октября.

Не мешайте палачу

В деле «битцевского маньяка», по отвратительности преступлений уступающего разве что Чикатило, наша система правосудия столкнулась с проблемой. Преступления нелюдя столь отвратительны, количество жизней, унесенных им, столь велико, что ничего кроме высшей меры потребовать для него нельзя. Ан нет этой высшей меры. Максимум, к которому это чудовище можно приговорить — пожизненное заключение.

Спору нет, можно, конечно, приговорив к пожизненному заключению устроить убийце «несчастный случай», «внезапную болезнь» или что‑то еще. Но подловато это как‑то, согласитесь, «красть» исподтишка кару для того, кто ее заслужил сполна и на земном суде, и на суде небесном.

Так что дело Пичушкина ставит еще раз со всей серьезностью вопрос, который за последние годы возникал не раз — вопрос о восстановлении смертной казни. Отмена этой меры не является ни в коем случае признаком демократии — и в США, и в Японии, странах вполне демократических, смертная казнь применяется, причем достаточно широко. Запрет на применение смертной казни — это специфика даже не западной демократии вообще, а исключительно «европейских ценностей» послевоенных лет. И стоит он в том же самом логическом ряду, что и пропаганда педерастии, легализация марихуаны и разрешение эвтаназии.

Не любопытно ли? С одной стороны, запрет обществу и власти лишать жизни даже тех, кто представляет собой прямую и очевидную общественную опасность. С другой — легализация медицинского убийства, пусть и подкрепленного «личным заявлением». При этом и в том и в другом случае речь идет об отречении от фундаментальных законов устроения человеческого общества, благодаря которым людям только и удавалось существовать организованно и даже достигать кое‑каких успехов в цивилизации. Один из этих принципов выражен в клятве Гиппократа, которую европейские врачи давно уже поспешили забыть: «Я ни дам никому просимого от меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла».

Другой принцип идеально выражен в послании апостола Павла к Коринфянам: «Ибо начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое». В карающем мече, в наказании, которое с неотвратимостью несет подлинная власть тому, кто творит злодеяния, — сам смысл существования общественной власти. Начальник без меча — не начальник. Безоружная власть властью не является. И в этом смысле весьма тревожно звучат разговоры, чтобы «по европейскому образцу» заменить реальное табельное оружие нашей милиции на так называемое «нелетальное».

Если власть не может противопоставить угрозу смерти тем, кто угрожает смертью гражданам государства, то это власть и бессильная, и суверенитетом не обладающая. О чем, собственно, и свидетельствуют европейские страны. Там борьба против смертной казни является частью процесса десуверенизации этих стран, прекращения существования национальных государств по мере вливания в Европейское Сообщество. И лишение государств права приговаривать к смерти, продиктованное стандартами ПАСЕ, это лишь часть общего процесса перехода власти от национальных правительств к общеевропейскому. Что Россия забыла в этом процессе — непонятно, поскольку передавать свой суверенитет Брюсселю мы явно не собираемся.

При этом Россия фактически, разумеется, применяет смертную казнь к террористам и боевикам, поскольку большинство из них ликвидируется в ходе задержания. Но вот что было бы, если бы пресловутый Басаев попал в руки наших спецслужб живым? Ему бы тоже потребовали «пожизненного»?

Так или иначе, вопрос о смертной казни, это болезненный вопрос не только для нашей национальной безопасности, но и для нашей национальной самоидентификации. Являемся ли мы основанным на русской христианской традиции национальным государством? Или же мы один из периферийных регионов «голубой» Европы? И если все‑таки первое, то не надо забывать о том предании из начала русской истории, которое донесла до нас «Повесть временных лет»:

«Владимир же жил в страхе Божьем. И сильно умножились разбои, и сказали епископы Владимиру: «Вот умножились разбойники; почему не казнишь их?». Он же ответил: «Боюсь греха». Они же сказали ему: «Ты поставлен Богом для наказания злым, а добрым на милость. Следует тебе казнить разбойников, но расследовав».