Автор: Павел Евдокимов

ЧЕЛОВЕК СО ЗНАКОМ КАЧЕСТВА

Недавно в Москве простились с основателем и почетным президентом Рос­сий­с­ко­го союза промышленников и предпринимателей Аркадием Ива­но­ви­чем Вольским. На гражданскую панихиду, во Дворец культуры Мос­ков­с­ко­го завода имени Лихачева, пришли сотни людей. Многие не скрывали слез. Море цветов и венков. Примечательно, что никто из высшего ру­ко­вод­ства страны на панихиде не появился.

Словосочетание «ушла эпоха» донельзя за­тер­тое, пафосное, лишенное содержания. Но в случае Вольского это необычайно точное оп­ре­де­ле­ние. Людей с такой биографией среди дей­ству­ю­щих политиков уже почти не осталось. По­жа­луй, толь­ко глава Торгово-промышленной па­ла­ты РФ Е.М. Примаков. Что говорить, ка­че­ство рос­сий­с­кой по­ли­ти­чес­кой элиты, и так не слишком высокое, пос­ле ухода этого человека сразу и рез­ко упало.

Он относился к числу тех, кого принято на­зы­вать политическими тяжеловесами. Почему — сра­зу не поймешь. Неброская внешность, про­сто­ва­тые ма­не­ры, неспешность опытного ап­па­рат­чи­ка… Но были в его облике и манере общаться с людьми разного уровня и круга фантастическое обаяние и внут­рен­няя спокойная сила. А главное, он был сме­лым и мужественным человеком — Аф­га­ни­с­тан, Чер­но­быль, Нагорный Карабах, При­дне­с­т­ро­вье, При­го­род­ный район Северной Осетии, Чеч­ня...

Теперь уже можно рассказать, что именно Вольский позволил стар­шим офицерам Группы «А» сде­лать в хмельном августе 1991 года пра­виль­ный политический выбор не в пользу без­воль­но­го ГКЧП, отказавшись от смертоносного штурма Белого дома и связанной с этим большой крови. Правильный выбор сделала «Альфа» и в 93-м.

Когда-то Вольский пришел на завод по­мощ­ни­ком ма­с­те­ра; был начальником цеха и сек­ре­та­рем парт­ко­ма — и, пройдя разные сту­пе­ни очень вы­со­кой карьерной лестницы, от ко­то­рой вполне могла бы закружиться голова, ос­тал­ся скромным и по­ря­доч­ным человеком. В итоге он вернулся сюда, к ис­то­ку своего рабочего пути. С 10 часов утра мимо гроба шли и шли люди. Молча ос­тав­ля­ли цветы. Ста­рые работники за­во­да, крупные пред­при­ни­ма­те­ли, известные по­ли­ти­ки, свя­щен­ни­ки, пи­са­те­ли, актеры, об­ще­ствен­ные де­я­те­ли…

Да, на наших глазах вместе с Вольским уходит целая эпоха, во всяком случае, то лучшее, что было в ней. Главное (и это отмечают все, кто его знал), Аркадий Иванович умел думать и о деле, и о лю­дях, а такое сочетание встречается не часто.

В основу этого интервью легла беседа, со­сто­яв­ша­я­ся в июле 2005 года. В общей сложности пять часов, проведенных у него на Старой пло­ща­ди. В об­щей сложности пять встреч. Большая часть за­пи­са­на на магнитную ленту, меньшая — в блок­нот, от руки. Например, с болью рас­ска­зы­вал он про Ми­ха­и­ла Ев­до­ки­мо­ва, дословно про­ци­ти­ро­вав сво­е­го по­гиб­ше­го ал­тай­с­ко­го друга: «Бать­ка, меня, на­вер­ное, шлеп­нут». Эти сло­ва вско­ре Ар­ка­дий Ива­но­вич предал глас­но­с­ти. Зна­чи­тель­ный фраг­мент, ка­са­ю­щий­ся Чеч­ни, он по­про­сил по­при­дер­жать. До вре­ме­ни. Ре­шал­ся вопрос — ос­та­вать­ся ему гла­вой РСПП или нет.

Увы, но после 9 сен­тяб­ря нынешнего года тог­даш­няя его просьба стала не­ак­ту­аль­ной…

ВЕНГЕРСКАЯ РАПСОДИЯ

– Аркадий Иванович, широкой об­ще­ствен­но­с­ти ваше имя стало известно в контексте со­бы­тий в На­гор­ном Карабахе. Од­на­ко в вашей биографии была пылающая Венгрия, где в 1956 году тоже стре­ля­ли.

– Я прожил уже немалое количество лет на бе­лом свете, и вся жизнь… ты зна­ешь, она какая-то сложная оказалась, зигзагами. По­явил­ся на свет 15 мая 1932 года в городе Добруш. Это Бе­ло­рус­сия, Гомельская об­ласть. Родители были учи­те­ля­ми. А воспитывался я в детском доме.

– Как так получилось?

– Война... Она застала нас в Белостоке, мама за­ве­до­ва­ла там городским от­де­лом народного образования. Ее из Добруша послали на­ла­жи­вать на бывших польских территориях но­вый учеб­ный процесс. «22 июня ровно в четыре часа Киев бом­би­ли, нам объя­ви­ли…» По­мнишь такую песню? Мы встре­ти­ли эту бомбежку пер­вы­ми. Жили в од­ном доме с ко­ман­ди­ром по­гра­нич­но­го отряда. Выс­ко­чи­ли все во двор, а ко­ман­дир, набросив ки­тель, говорит: «Ви­ди­те, какие кра­си­вые маневры. Все-таки умеем, когда за­хо­тим». А утром немцы по­до­шли к Бе­ло­сто­ку, и было при­ня­то решение детей вывозить. Взрос­лые, мирное население, ос­та­ва­лись на сво­их ме­с­тах, чтобы не сеять па­ни­ку. Детей со­бра­ли, по­са­ди­ли на плат­фор­мы, и через две не­де­ли я ока­зал­ся на Волге, в городе Хвалынске Са­ра­тов­с­кой об­ла­с­ти.

– А родители?

– Мать — в партизанах, отец в армии пять лет был. После окончания войны меня нашли. Окон­чил школу, приехал в Москву, где поступил в Ин­сти­тут стали на металлургический факультет, — и затем, получив диплом, пятнадцать лет от­ра­бо­тал на Заводе имени Лихачева. Прошел путь от по­мощ­ни­ка мастера до начальника производства; был начальником литейного цеха… Короче, весь путь, в том числе избирался секретарем парткома завода.

А в 1956 году, вы правильно сказали, я ока­зал­ся в Венгрии. Думали, едем на экскурсию, по музеям походить и пива попить. Это было… если потом стали использовать термин «бархатная ре­во­лю­ция», то события, происходившие в этой стране, были далеко не бархатные. На улицах люди висели на фонарных столбах.

– Вы их сами видели?

– Ну естественно! Мужчины из органов го­су­дар­ствен­ной безопасности. У большинства были почти одинаковые ботинки.

– Желтого цвета?

– Да-да-да. Сотрудников органов вычисляли по такой вот отличительной особенности. У меня оказался другом молодой парень моего возраста, Лайош Келиман. Он потом стал директором на Чепельском комбинате — это самый крупный за­вод в Будапеште. А тогда Лайош был мо­ло­деж­ным секретарем.

– И Вы оказались на комбинате…

– …в самое бурное время. Советские войска еще не были выведены на улицы Будапешта и не­ко­то­рых других городов. Сидели в подвале, причем Лайош Келиман был вооружен и нам помог во­о­ру­жить­ся. Пришлось отстреливаться от этой не­чи­с­топ­лот­ной компании, которая вешала лю­дей на улицах.

– Что, и Вам тоже пришлось от­стре­ли­вать­ся?!

– Да. Ну, это естественный процесс. Это нор­маль­но. Жить-то хочется.

– А что было дальше?

– Проехали по стране, побывали в двух не­боль­ших городах. Прямого авиационного сообщения с Москвой не было, так что пришлось воз­вра­щать­ся домой окружным путем.

– Сейчас говорят, что это было «народное восстание».

– Я не могу сказать. Для этого нужно хорошо знать тогдашнюю обстановку в Венгрии и все то, что ей предшествовало. Нет, не могу. Мы потом попали в наше посольство. Как вы знаете, послом являлся Юрий Владимирович Андропов, а бу­ду­щий начальник КГБ В.А. Крючков работал с ним. И, я вам скажу, у них была очень трезвая оценка происходивших событий. Судите сами: Андропов рекомендовал на пост главы ВСРП Яноша Кадара. А ведь в 1951 году он был осужден.

– Как «враг народа» и якобы сторонник Тито?

– Именно так. У него в тюрьме вырвали ногти. И при всем этом его порекомендовали на пост гла­вы партии и государства. Трудно сказать, кто боль­ше в этом плане был настроен против пре­ды­ду­ще­го режима — толпа на улицах или команда Яноша Кадара. Так что насчет «народного вос­ста­ния»… нет, я не могу сказать. Все это очень слож­но, и я бы не хотел быть судьей ни тем, ни другим. Те во­семь или девять дней, что я пробыл в Венгрии, не дают мне оснований выносить вер­дикт. Конечно, уби­вать людей, вешать — это пос­ле­днее дело, и тут никаких оправданий быть не может…

ПРАЖСКИЙ ГОРКОМ

– А как вы оказались в Чехословакии во вре­мя событий Пражской весны?

– После поездки в Венгрию я спокойно тру­дил­ся на ЗИЛе. А 19 августа 1968 года раздается зво­нок из Московского горкома партии: «Не­мед­лен­но при­ез­жай­те, но прежде срочно берите форму в Во­ен­тор­ге. Зачем, вам потом расскажут». Но я ни­ког­да в жизни не был стройным (смеется). За ис­клю­че­ни­ем молодости, когда боксом за­ни­мал­ся…

– А какой у Вас был разряд?

– Я был чемпионом Белоруссии. И когда я при­ехал в Военторг, то на мой живот не могли найти китель (смеется). В конце концов Сычев — был такой ответственный товарищ в горкоме партии, сказал: «Ладно, Аркадий Иванович, езжайте без формы».

– Какое задание было поставлено перед ва­шей группой?

– Сформировать новый состав пражского гор­ко­ма КПЧ. Мы это сделали. Причем из людей, ко­то­рые, как нам казалось, были преданы идеям со­ци­а­лиз­ма и ориентированы на Советский Союз и взаимодействие в рамках СЭВа. Первым сек­ре­та­рем назначили Олдреха Тейка. Он был довольно из­ве­с­т­ный человек, но не участвовал в Пражской весне. Избрали с аплодисментами… Когда же мы уехали из Праги, то его сняли, если я не оши­ба­юсь, через две недели. Очень обидно было. Ока­за­лось, наш выдвиженец являлся одним из орга­ни­за­то­ров под­поль­но­го съезда КПЧ на заводе ЧКД в Праге. По­это­му моя поездка в Чехословакию оказалась не­пло­дот­вор­ной. Но когда я говорю «моя», я, ко­неч­но, имею в виду Московский гор­ком.

– А большая была делегация?

– Четыре человека во главе с Гришиным Вик­то­ром Васильевичем.

– Наверняка Вы проводили параллели с тем, что было в Венгрии?

– Недовольство людей, выходящих на улицы, всегда вызывает параллели. Как и сегодня. Взять недавние события в Киргизии, Узбекистане и даже на Украине.

Отдел машиностроения ЦК

– Аркадий Иванович, давайте пройдемся даль­ше по «зигзагам». Старая площадь, и вы — ответственный сотрудник ЦК. Когда Со­вет­с­кий Союз прекратил существование, вам не ста­ви­ли в вину этот «сомнительный» факт?

– Вообще у меня всего три места работы за всю жизнь. Честно. Пятнадцать лет на ЗИЛе, пят­над­цать лет в ЦК КПСС и пятнадцать лет в Российском союзе промышленников и предпринимателей. Так вот. Пригласили на работу в ЦК. Естественно, в «промышленный» отдел, где я возглавлял сектор автомобильной промышленности, а потом был замом, первым замом и заведующим отделом. Мне пришлось заниматься строительством Вол­ж­с­ко­го и Камского автомобильных заводов, «Атом­ма­ша». Буквально не вылезал с объектов. Сейчас можно задумываться о сложности судьбы, ска­жем, отделов пропаганды и зарубежных связей. Но что касается отраслевых отделов ЦК, то они занимались исключительно своими про­филь­ны­ми задачами. Когда я выступал в Кон­сти­ту­ци­он­ном суде, куда был вызван свидетелем…

– Это по «делу КПСС»?

– Да. Так вот, я начал с того, что обратился к представителям Фемиды: «Уважаемые господа судьи! Пожалуйста, поднимите руки те из вас, кто не был членом партии». Все замолчали, опустили глаза… «Ну а теперь, — говорю, — еще вопросы ко мне имеются?» Кто-то из судий, не Зорькин, спросил: «Вы же возглавляли отдел ЦК, а как ЦК может руководить промышленностью?» Я от­ве­тил в том смысле, что кто-то же должен был этим заниматься. Строить заводы, принимать решения и т.д. Тогда партия являлась, по своей сути, го­су­дар­ствен­ной структурой. Иных рычагов не было.

ПОМОЩНИК АНДРОПОВА

– Расскажите, как вы стали помощником Ан­д­ро­по­ва?

– Это был 1982 год. В ЦК вернулся Юрий Вла­ди­ми­ро­вич после долгой работы на посту Пред­се­да­те­ля КГБ. Помощником у него был Лаптев Пал Палыч, главным помощником. Звонит и говорит: «Вас Юрий Владимирович приглашает на два часа». — «Что взять с собой?» — «Ничего не нужно, приходите так». Андропов педант был до мозга костей. Если назначил, скажем, на два, то, как часы стукнули, помощник открывал дверь, и ты входил в кабинет.

– Вы вошли...

– Кабинет — длинный, его потом не по чину занял Гайдар. Андропов сидит за столом, без пид­жа­ка, в рубашке, и оттуда, не приглашая сесть, громко мне говорит: «Я решил взять вас к себе помощником». Я дошел до стола, сел без при­гла­ше­ния и отвечаю: «Юрий Владимирович, я не знаю, гожусь ли я для этой роли. Разрешите, не­мно­го о себе расскажу. Я заводской человек…» Андропов снял очки — а у него «детские» такие глаза, потому как были толстые стекла: «А вы что, думаете, я о вас знаю меньше, чем вы о себе?» Меня эта фраза поразила, ноги — ватные. Я стал вспоминать, как ко мне вдруг стали приезжать люди, которых я по десять лет не видел. При­хо­ди­ли домой — друзья из института, бывшие со­слу­жив­цы... То есть Андропов серьезно го­то­вил­ся, изучал, подбирая кадры.

…Юрий Владимирович сказал, что этот воп­рос решенный, и едва я дошел до своего кабинета — звонит Лаптев: «Послезавтра Политбюро (а оно все­гда проходило по четвергам), готовьте ма­те­ри­а­лы».

– Он допускал на заседания своих по­мощ­ни­ков?

– У Юрия Владимировича была такая осо­бен­ность: он на самые закрытые и секретные за­се­да­ния помощников всегда оставлял, доверял им. Он даже кандидатам в члены Политбюро и сек­ре­та­рям ЦК говорил: «Вы свободны», а помощникам делал такое исключение.

– С Андроповым сложно было работать?

– Сложно, потому что он был, мягко говоря, не экономист. А очень хотел, чтобы экономика раз­ви­ва­лась в стране. «Вот давай, Аркадий Ива­но­вич, такой лозунг запустим — «Один процент про­из­во­ди­тель­но­с­ти — один процент зар­п­ла­ты». Я говорю, что это не везде одинаково. «Нет, давай запустим». И такой лозунг был, он работал. Но вот откуда это пришло?..

– У него ещё была идея — кстати, я об этом Владимиру Владимировичу Путину рассказывал: сделать федеральные округа вместо республик.

– Даже так?

– Да. Андропов все время говорил: «Нам нужно по типу Штатов что-то сделать. Национальные границы — они ни к чему хорошему не при­ве­дут». Ну, я начал копать материалы. Поднял сте­ног­рам­му Первого съезда Советов, нашел речь Серго Орджоникидзе. Естественно, там было ска­за­но о границах по национальному признаку. По­том, дескать, произойдет мировая революция, пролетариат победит во всем мире и границы сами по себе отомрут. Но пролетариат не победил, ре­во­лю­ция не произошла, и границы остались.

– Это была только идея, или же она нашла воплощение в неких схемах и планах?

– Поверьте мне, я пятнадцать карт нарисовал. И были, конечно, критические замечания. На­при­мер, почему вы Брянскую область к Белоруссии при­пи­са­ли?.. Я страшно измучился с этим заданием. Помню, позвал на помощь академика Велихова, а Юрий Владимирович очень по-доброму к нему относился. И вот мы с Велиховым нарисовали 29 округов, и республик уже не было.

– Вы хотите сказать, что если бы не смерть Андропова, то мы бы жили в другой стране?

– Я убежден, что это было бы принято. Убеж­ден в этом. И аплодировали бы все стоя, и хло­па­ли бы в ладоши, говоря: как мудро, как здорово по­лу­чи­лось.

КАКОЙ МОГЛА БЫТЬ ПЕРЕСТРОЙКА

– Можно ли считать Андропова автором пе­ре­строй­ки? Не той, которую осуществил Гор­ба­чев с катастрофическими для страны по­след­стви­я­ми, а другой, подобной китайскому пути? Кстати, с этой точки зрения де­я­тель­ность Горбачева можно считать контрперестройкой.

– Сто процентов! В своей знаменитой статье на страницах журнала «Коммунист» по случаю 100-летия со дня кончины Карла Маркса Андропов писал: «Нам надо разобраться, в какой стране мы живем».

– По тем временам это очень и очень кра­моль­ная фраза.

– Конечно. Произнеси ее кто-то другой, ему бы досталось. От бывшего Председателя КГБ можно было ожидать чего угодно, но только не таких «крамольных» по тем временам слов. Не слу­чай­ным было и заявление Андропова с трибуны Двор­ца съездов на каком-то юбилее: «Нам надо очень серьезно проанализировать ситуацию в СССР и понять, как мы можем из нее выйти». Услышав это, весь зал встал и десять минут аплодировал.

– …За аграрный сектор он страшно вол­но­вал­ся, страшно. Ему буквально каждый день док­ла­ды­ва­ли ситуацию по сельскому хозяйству. Задача ставилась жесткая: полное собственное обес­пе­че­ние на все случаи жизни. Только потом ши­ро­кой общественности станет известно, что Юрий Владимирович, мучительно переживая сло­жив­ше­е­ся положение дел, искал выход на пути ог­ра­ни­чен­ных рыночных реформ. Естественно, с при­ори­те­том государственной собственности и при сохранении «командных высот».

– Тем более что перед глазами была ши­ро­кая практика экономических преобразований в «красном Китае», начатых Дэн Сяопином.

И хотя отношения с КНР оставались более чем натянутыми, это не мешало в закрытом порядке изучать ход китайских реформ, взвешивая все «за» и «против».

Я вспоминаю фразу, которую он однажды при мне бросил. Кто-то еще присутствовал, по-мо­е­му, Лигачев Егор Кузьмич. А фраза была такая: «Нельзя же не заметить, что мы проиграли эко­но­ми­чес­кое соревнование капиталистическому спо­со­бу производства». Понимаете?..

Все это дает мне полную уверенность ут­вер­ж­дать: останься Андропов жив, мы бы пошли пу­тем, схожим во многом с китайской моделью. Глав­ное, мы не разрушили, а сохранили бы страну. Смотрите, что получается: Запад орет, что в Пе­ки­не правят коммунисты, жестоко подавляющие всякое инакомыслие, но зато реальных ин­ве­с­ти­ций в Китай почти в десять раз больше, чем к нам.

– Вы, наверное, часами можете рас­ска­зы­вать про китайский опыт. Тема очень бла­го­дат­ная.

– Это так. Но я хочу сказать другое. Нашему Российскому союзу промышленников и пред­при­ни­ма­те­лей исполнилось сто лет. РСПП был об­ра­зо­ван в 1895 году и назывался Российский Им­пе­ра­тор­с­кий союз промышленников и купцов.

– От него РСПП ведет свою родословную?

– Совершенно верно. Его возглавляли братья Рябушинские. В 1917 году между двумя ре­во­лю­ци­я­ми проходил съезд Союза промышленников. Там выступал один из братьев. Обращаясь к пред­ста­ви­те­лям левых партий, он призвал их: «Гос­по­да социалисты и социал-демократы! Не раз­ру­шай­те здание, в котором мы живем! Постройте рядом новое, а в старом мы хотя бы укроемся от дождя, если он пойдет». Я готов подписаться под каждым этим словом. Ведь это была и ан­д­ро­пов­с­кая мысль, которую совершенно не разделял Горбачев.

– Как друзья с 50-летним стажем, мы часто встре­ча­ем­ся с ушедшим с поста генсека ЦК Ком­пар­тии Китая Цзян Цзэминем. Он всегда ссы­ла­ет­ся на то, что Китай пошел во многом по «ан­д­ро­пов­с­ко­му» пути и благодаря этому избежал рас­па­да.

НЕПРОИЗНЕСЕННЫЕ СЛОВА

– Скажите, а вам приходилось возражать Ан­д­ро­по­ву?

– Были такие случаи, и иногда он нас ставил на место. Помню такой эпизод. Завод «Атоммаш» — чудесный завод, сейчас он разваливается. Обид­но. Его построили, не проведя серьезных поч­во­вед­чес­ких исследований. Рядом — Цымлянское водохранилище, начались просадки почвы. Рель­сы под кранами стали изгибаться, потом стены трещать…

– Я съездил туда, страшно напугался. Приехав, рассказал Юрию Владимировичу. Он говорит: «Вы­но­си­те на Политбюро». Я подготовил ма­те­ри­а­лы. Началось обсуждение. Андропов молчал. Встает заместитель председателя Совета ми­ни­стров Новиков Игнатий Трофимович, сам стро­и­тель и отвечающий за эту отрасль человек: «Юрий Владимирович, на этой неделе я не могу — занят сильно, а вот на следующей недельке я туда сле­таю. Составим протокол, продумаем, что к чему». Тихонов, глава правительства РСФСР: «Я под­дер­жи­ваю Новикова». Другие члены Политбюро, в том числе Михаил Сергеевич, начали выступать в том же духе.

– И что же Андропов?

– А он снимает очки и говорит: «А я считаю, что Новикова надо снять с работы и ис­клю­чить из партии».

– Круто, ничего не скажешь!

– Общее молчание. Тихонов вдруг поднимает голову: «А что, правда! Он что, не видел раньше, что мы строим завод на берегу во­до­хра­ни­ли­ща?!». Ну, естественно, и все другие проявили себя: «Ис­клю­чить надо!». И так далее. Все — за ис­клю­че­ние. Я утром пришел к себе в кабинет совершенно потрясенный. Смотрю — сидит у меня в при­ем­ной Новиков. «Аркадий Иванович, — взмолился он, — ну ладно насчет работы, но хоть пенсию-то сделайте. Я все-таки прошел такой большой путь до министра строительства…»

«Ладно, — говорю, — сиди». Заказал чайку, сам пошел к Юрию Владимировичу. Его еще не было. Подождал полчаса. Когда тот приехал, за­шел к нему, объяснил ситуацию. «Вот вы всегда так, вот вы всегда так! А что, у него пенсии нет?» — «Нет». — «Ну давайте бумагу». Написал за­пис­ку, в итоге Новиков получил пенсию. Но дело в том, что — снял! А все кричали… Вот в этом был весь Андропов. Одно только слово сказал.

И я убежден: начни он преобразования, близ­кие к китайской модели, страна развивалась бы иначе. А то выступают представители крем­лев­с­кой администрации, говорят, что через два года чуть ли не распад России начнется… Не было бы этого ничего, поверьте мне.

– Но тогда возникает вопрос: что это за си­с­те­ма, если от позиции всего лишь одного че­ло­ве­ка зависит судьба огромного государства? Не есть ли тут явной ущербности?

– Есть ущербность, и очень большая. Не может позиция одного человека отражаться на судьбе страны. Я согласен и сто раз повторял это. Не может. Но это — Россия. Мы от царя перешли к Ленину очень быстро. От Ленина к Сталину — еще быстрее. И так далее. Получается, мы все вре­мя были с одним человеком. Я понимаю, надо нам привыкать жить по-другому.

– Как уходил из жизни Андропов?

– Тяжело и мучительно… Я помню, ко мне при­ехал Арманд Хаммер, спрашивает: «Хотите, что­бы Андропов остался жив?» — «Естественно». — «Тогда поезжайте в Австрию, у канцлера Бру­но Крайского точно такая же болезнь. Его врач изоб­рел но­вое лекарство».

– Я полетел в Вену, привез оттуда два бачка, но наши врачи сказали, что не знакомы с этим пре­па­ра­том, а потому отказались его применять. Юрия Владимировича не стало.

– Это правда, что Андропов видел своим пре­ем­ни­ком Горбачева?

– Из песни слов не выкинешь. Правда.

– Как это было?

– Приближался декабрьский 1983 года Пленум ЦК. Андропов до последних дней надеялся, что выйдет из больницы. И все мы надеялись, что так и будет. Кощунственно об этом говорить, но для него была даже заранее подготовлена спе­ци­аль­ная трибуна, чтобы «поддерживать» во время выступления. Но здоровье все же подвело.

– Привожу к нему в больницу беловой текст его доклада, с его правкой. Юрий Владимирович про­гля­дел, кивнул. Потом, помолчав, произнес: «Есть еще одна существенная поправка. Обязательно вставь­те вот что: «Уважаемые члены ЦК! По из­ве­с­т­ным вам причинам я не могу принимать в дан­ный момент ак­тив­ное участие в руководстве По­лит­бю­ро и Сек­ре­та­ри­а­том ЦК КПСС. Считал бы не­об­хо­ди­мым быть пе­ред вами честным: этот пе­ри­од может за­тя­нуть­ся. В связи с этим просил бы Пленум ЦК рас­смот­реть воп­рос и поручить ве­де­ние По­лит­бю­ро и Секретариата ЦК товарищу Гор­ба­че­ву Ми­ха­и­лу Сер­ге­е­ви­чу».

– Ого!

– Я тоже так подумал. Тут же рванул на Старую площадь, к Боголюбову, заведующему общим от­де­лом. Объяснил ситуацию, вручил бумагу. Идет заседание пленума. Черненко зачитывает доклад Юрия Владимировича, и — представь! — этих важнейших слов так и не прозвучало.

– Начинаю расспрашивать, никто ничего не зна­ет. Напасть какая-то. Вконец расстроенный, от­прав­ля­юсь к себе и слышу в кабинете звонок. Ан­д­ро­пов. «Как вы посмели не отдать мою правку? Вы понимаете, что натворили?» Как мог, оп­рав­ды­ва­юсь: «Юрий Владимирович, готов по­кля­сть­ся, отдал все из рук в руки». — «Ладно, я с вами еще разберусь». И он швырнул трубку.

– А кто все-таки, по вашему мнению, лишил «го­ло­са» умирающего Андропова?

– Думаю, Черненко. А может, Боголюбов повел свою игру. Не знаю. Во всяком случае, произошла не техническая накладка. Нет. Принципиально важ­ные для Андропова слова оказались опущены и не произнесены с трибуны Пленума ЦК спе­ци­аль­но, осознанно. Но еще раз подчеркну: наметки Андропова по выводу страны из той ситуации, в которой она оказалась, и перестройка по Гор­ба­че­ву — это разные, принципиально разные вещи.

НАМЕСТНИК КАРАБАХА

– Прошло шестнадцать календарных лет. Всего-ничего! Но такое ощущение, что это было в какой-то другой жизни. Митинги в Ере­ва­не, Баку и Москве… Все это было в новинку. И по­то­ки крови еще не пролились на кав­каз­с­кой зем­ле. Аркадий Иванович, как вы ока­за­лись «на­ме­с­т­ни­ком ЦК»?

– У Михаила Сергеевича была одна совершенно уникальная черта: он, как никто другой, умел уго­ва­ри­вать. Я таких людей в своей жизни больше не встречал.

Был июль. Шло заседание аппарата отдела про­мыш­лен­но­с­ти ЦК. Обсуждались очередные за­да­чи. Раздался звонок «кремлевки», на про­во­де — Горбачев. «Аркадий, ты можешь сейчас зай­ти?» — «Михаил Сергеевич, у меня совещание. Может быть, после него?» — «Нет, давай заходи прямо сейчас». Ладно. Распустив совещание, за­хо­жу. Он вышел из-за стола, сел за столик на­про­тив. По­ни­ма­ешь, генеральный секретарь, лидер великой державы… «Ты чай будешь или кофе?» — «Что вы будете, то и я». — «Я чай». — «Ну и я тоже чай». — «А тебе с сушками?» А сушки были во-о-о-т такого размера, здоровенные. Целый бублик. Я нигде больше таких не видел. Спе­ци­аль­но для ЦК делали.

Пьем чай. «Как жизнь?» — «Да ничего, Ми­ха­ил Сергеевич, терпимо». — «А в экономике?» — «Все нормально». — «Слушай, Аркадий. Мы тут собирали Политбюро, советовались. Знаешь, двад­цать кандидатур перебрали, чтобы послать представителем ЦК в Нагорный Карабах. Ты в кур­се, что там начинается?» А я в марте летал туда, был на шелковом комбинате. «Да, — отвечаю, — это большое несчастье».

– Кого называл Горбачев?

– Он стал перечислять фамилии. «Лигачев — не годится. Яковлев Александр Николаевич — не го­дит­ся. Всех перебрали. И ты знаешь, все ос­та­но­ви­лись на тебе. Кроме тебя — ну некому. Ник­то ни­че­го не сделает». А ты сидишь, слушаешь — и на­чи­на­ешь оценивать себя с высоты ген­се­ка, чув­ство­вать свою значимость. Что, дескать, ты один дей­стви­тель­но можешь, а никто другой не мо­жет…

– Не зря его называли Кот-баюн...

– Горбачев начал рассказывать: «Пред­став­ля­ешь, идет митинг в Степанакерте, люди скан­ди­ру­ют: «Ленин — партия — Горбачев!», «Сталин — Берия — Лигачев!» Почему? Потому что Лигачев, мол, хочет отдать Карабах азербайджанцам, а Яков­лев — армянам… Я стал отказываться. «Нет-нет. Всех и вся перебрали. По всей стране. Нет, только ты. Но — только на полгода». Я согласился. На­ут­ро дали самолет в мое распоряжение, он, кстати, два года у меня так и был.

– Тогда и появилась «Альфа»?

– Нет, чуть позже. Через два месяца. Я полетел в Карабах представителем ЦК КПСС и Верховного Совета Союза ССР. Но этого статуса оказалось мало. Местные органы… они собирались ночью, тай­но, принимали решения о выходе из состава Азер­бай­д­жа­на и присоединении к Армении. И тогда в Москве было принято решение: распустить об­ком партии и облисполком. Упразднить все орга­ны местной власти, все до единого, и создать Ко­ми­тет особого управления Нагорно-Карабахской автономной областью.

– А его председателем назначить, стало быть, Вольского Аркадия Ивановича.

– Да. То есть я занимался всеми вопросами, на­чи­ная с обеспечения населения продуктами пи­та­ния и, грубо говоря, заканчивая осеменением ко­ров. Я и пять членов комитета. Вот тогда дали «Альфу». Было бы значительно хуже, не окажись она там.

– До этого вы были знакомы с под­раз­де­ле­ни­ем?

– У нас никогда не говорили «Альфа». Просто Группа «А» или Подразделение «А». Я знал о ее существовании, был знаком с Героем Советского Союза Витей Карпухиным, который сменил Ген­на­дия Николаевича Зайцева — он, кстати, под­би­рал офицеров, которые меня охраняли.

– Чем занимались в Карабахе сотрудники спецназа КГБ?

– Они буквально неделями находились между готовыми к схватке сторонами, предотвращая кро­во­про­ли­тие. Действовали не силой оружия, а убеж­да­ли разгоряченных людей, демонстрируя навыки психологов и даже дипломатов.

– А сколько сотрудников Группы «А» обес­пе­чи­ва­ли вашу личную безопасность?

– Четверо. Толя Ширшин. Он сейчас начальник службы безопасности у губернатора Тверской области Зеленина. Саша Михайлов. Дослужился до полковника. Недавно вышел в отставку с дол­ж­но­с­ти начальника отдела Управления «А» Цен­т­ра специального назначения ФСБ. Саша спал у меня в головах, в вагончике, а Толя Ширшин — в ногах. Через полгода к нам подключились Слава Кратков и Саша Якушев. Это люди… они мне очень близки, как родные. Даже ближе, наверное. Ты знаешь, как это роднит? Шесть месяцев, которые обещал Горбачев, превратились в два года. Без семьи, под пулями…

– Как вы оцениваете роль «Альфы»?

– Я горжусь тем, что благодаря «Альфе» и дру­гим подразделениям, которые были за­дей­ство­ва­ны в Нагорном Карабахе, при нашей работе там погибло всего восемь человек. На том этапе мы не дали возможности разыграться конфликту. Хотя и взрывы были, и выстрелы звучали. Вот здесь «Альфа» сыграла огромную позитивную роль.

– На вас лично покушались?

– Стреляли. Покушение — это ведь нечто дру­гое, когда в лоб тебя. А так велся огонь по ва­гон­чи­ку, по домику, где мы жили. Это… нормально.

– Михайлов рассказывал, как вы, выступая в Баку перед огромным бушующим митингом, смогли успокоить толпу.

– Страшная ситуация. Ой, как взбесился на­род… Да и в Ереване на митинге пришлось выступать. Представьте, миллион человек вышли на пло­щадь у музея. Огромное море людей… А в Баку я ци­ти­ро­вал дагестанского поэта Расула Гамзатова: «Пусть вечно все народы славятся, и трижды бу­дет проклят тот, кто вздумает, кто попытается чернить какой-нибудь народ». Это когда они на­ча­ли кричать: «Бей армян!» Потом пошутил, рас­ска­зал две шутки из «армянского радио». Об­ста­нов­ка разрядилась.

– Это правда, что там, в Карабахе, вы читали офицерам «Альфы» стихи Андропова?

– От Юрия Владимировича у меня книжечка была.

– О чем стихи?

– Они о любви больше. Он, видимо, жене пи­сал.

– На ваш нынешний взгляд, можно ли было разрешить карабахский конфликт мирным пу­тем?

– Можно. Но только в составе единого го­су­дар­ства, каким являлся Советский Союз. Соломоново решение искали. Напряжение было дикое, но пока существовал комитет, войны не было. К нам ведь претензий не было — ни с одной, ни с другой стороны. Потому что мы руководили областью с нейтральных позиций. Затем, когда заканчивал свою деятельность Горбачев, нас с перепугу ото­зва­ли. И затем совершили ошибку, сделав вроде бы хороший шаг в сторону Азербайджана: на­зна­чи­ли — через месяц после нас — бедного Витю Поляничко управлять Нагорным Карабахом. (Уже потом, являясь главой Временной администрации в зоне осетино-ингушского конфликта, он, как ты знаешь, погиб 1 августа 1993 года от рук тер­ро­ри­с­тов, устроивших засаду на пути его сле­до­ва­ния).

Ну, естественно, 162 тысячи этнических ар­мян взорвались. С помощью еще и братской Ар­ме­нии, которую возглавил уроженец Карабаха Роберт Кочарян, бывший секретарь парткома Ка­ра­бах­с­ко­го шелкового комбината. Они ведь раз­дол­ба­ли Азербайджан, как хотели. Захватили пять равнинных районов и Шушу, город, который те­перь уже трудно будет взять. Это ведь горная ме­с­т­ность. Соединились переходом с Арменией. То есть сейчас совершено иная ситуация. Ни одного азербайджанца там не осталось. Местные лучше живут, чем, скажем, люди в Армении или Азер­бай­д­жа­не. В таком замкнутом, изолированном пространстве. Но в то же время я не уверен, что официальный Баку оставит эти пять районов без борьбы, без попыток их возвратить.

– Я помню, когда мы познакомились, вы были союзным депутатом именно от Карабаха.

– Когда объявили выборы на Съезд народных депутатов СССР, мне позвонил Горбачев, говорит: «Мы сто человек от КПСС выдвигаем, а тебя вклю­ча­ем тридцать вторым номером». — «Михаил Сергеевич, я вас очень прошу, мне если го­ло­со­вать­ся, то лучше в Нагорном Карабахе, на аль­тер­на­тив­ной основе». — «Тебя провалят». — «Ну провалят — так провалят».

– Голосовали только жители Карабаха?

– К округу присоединили пять районов Азер­бай­д­жа­на, поскольку я шел в Совет на­ци­о­наль­но­стей, — и весь Нагорный Карабах. Одинаковое количество тех и тех. Выровняли. И я горжусь, что моя кандидатура набрала 92%. И армян, и азер­бай­д­жан­цев. На альтернативной основе. А кон­ку­рен­ты у меня были очень сильные.

«ВОИСТИНУ АКБАР!»

– С чего началась Ваша чеченская эпопея?

– Звонит по «кремлевке» Черномырдин: «Слу­шай, Аркадий Иванович…» А он же у нас работал инструктором. Я его нашел, когда он был ди­рек­то­ром Гелиевого завода в Оренбургской области. Он так понравился.

– Чем?!

(Несколько смущенно) – Ну не знаю. «Я только что говорил с Басаевым, — говорит Чер­но­мыр­дин, — тот предупредил, что пока мы не начнем переговоры, он всех убьет». — «И что?» — «Тебе нужно лететь». — «Виктор Степанович, я готов, но вы кого-нибудь дайте из официальных лиц». — «Ну вот давай, замминистра национальностей Слава Михайлов (он потом стал главой этого ми­ни­стер­ства), будет Куликов Анатолий, ко­ман­ду­ю­щий внутренним войскам (тоже потом станет ми­ни­стром, в МВД). Генерал Романов (ты знаешь, в каком он до сих пор находится состоянии) и Во­ло­дя Зорин (будущий министр на­ци­о­наль­но­стей)». — «Хорошо, я согласен».

Разговор состоялся в девять тридцать. В два часа дня мы уже в аэропорту. Сели в Ингушетии («Северный» в Грозном был разбит, его потом восстановили), в столице республики — и оттуда машинами. Уже около шести я с Басаевым раз­го­ва­ри­вал. Звонил в Буденновск по ВЧ. Он мне го­во­рит: «Дайте мне кого-нибудь из моих людей». Из его людей был прокурор Ичкерии Усман Имаев «Усмана могу дать». — «О, Усмана давай». Спра­ши­ва­ет: «Усман, правда, что они при­ле­те­ли?» — «Правда, Шамиль». — «Правда, что они са­дят­ся за переговоры?» — «Правда». — «Тогда я на­чи­наю переговоры».

95-й год. Лето. Уже каждый шаг… Басаев по телефону постоянно сверялся. Останавливали их в одном месте, на границе с Чечней. Какие-то пат­ру­ли. Басаев звонит: «Я предупреждаю вас…» А потом на утро приехал Аслан Масхадов. Усман Имаев был с первого дня. А потом присоединился Басаев, потом Руслан Гелисханов. Потом — до­цент, нефтяник…

– И Хож-Ахмед Яриханов?

– Я смотрю, ты всех там знаешь.

– Приходилось бывать.

– И мы шестьдесят четыре дня за одним столом просидели. Могу сказать открытым текстом: раз­го­ва­ри­вать можно было. Искать пути можно было.

– Скажите, а когда вы произнесли свое зна­ме­ни­тое «Воистину акбар?».

– Дело было в Грозном. Встречали Басаева. Как героя. Толпа в несколько тысяч, заранее со­брав­ша­я­ся на Комсомольской улице, истерично скан­ди­ро­ва­ла: «Аллах акбар! Аллах акбар!». Помню, было очень много женщин. Анатолий Куликов, он был заместителем главы нашей делегации, че­ло­век смелый и хладнокровный, негромко так го­во­рит мне: «Надо мотать отсюда через черный ход. Неизвестно еще, до чего они доорутся». — «Нет, я в Карабахе привык иметь дело с толпой». Поднялся на импровизированную трибуну, ко­то­рую составили из машин. Крики усилились. Тогда я поднял руку: «Воистину акбар!». Раздался смех. Кто-то даже зааплодировал. Ситуация раз­ря­ди­лась.

– Какое на вас впечатление произвел Басаев?

– Басаевых два — Ширвани и Шамиль. Так вот Ширвани был с первой минуты. А Шамиль прим­к­нул позже, когда вернулся уже. Поэтому, я не знаю, о ком ты спрашиваешь?

– А Шамиль?

– Если сравнивать двух командиров — южного и западного фронтов, Шамиля Басаева и Руслана Гелаева, я бы считал, что последний был более склонен к компромиссам. Он нам легче подписывал соглашения и документы, нежели Басаев. Этот — достаточно упрямый. Причем он постоянно спекулировал… якобы нашей просьбой, мягко выражаясь, соответствующих организаций помочь борьбе абхазского народа за свою независимость. Не хочется мне жестко говорить… ну, видно, кто-то из наших к нему отнесся, я бы сказал, более лояльно, чем надо было отнестись после Буденновска. Говорю это открыто. Потому что он все время повторял: «Вы же мне еще должны за Абхазию!».

ПАСПОРТ ДЛЯ ДУДАЕВА

– Аркадий Иванович, на ваш взгляд, ситуация декабря 1994 года и вооруженная фаза конфликта, — они были предопределены?

– Мне трудно ответить на этот вопрос. Но если судить по заявлению Руцкого, который достаточно близок был ко всем этим делам, я думаю — да. Если судить по рассказам самих чеченцев — думаю, что предопределен.

Ну, во-первых, мы сами, честно говоря (если взять Бурбулиса и других), привезли туда Дудаева. Привезли и бросили. Во-вторых, оставили все оружие. Даже больше, чем там было! Не знаю, видно, части уходили — и оставляли. В-третьих, мы оставили даже самолеты в аэропорту «Северный». Ну ты все это знаешь великолепно. Поэтому, я думаю, война была неизбежна. Но! Когда я с Дудаевым встречался, а встречался я в очень тяжелых условиях…

– Расскажите, пожалуйста.

– У меня было секретное (теперь уже что скрывать?) задание: предложить Дудаеву паспорт, деньги, самолет — и улететь из Чечни за рубеж.

– В 1995 году?

– Да. Но поскольку его привезти в Грозный мы не могли, естественно, после всей этой войны, поэтому пришлось мне ползти в горы, на карачках. Целые сутки добирался по непролазной грязи, «на животе».

– С охраной, как положено?

– С чеченцем, который знал, где он живет. В горах. С какой охраной, ты что?! Они бы не пустили никого. Мало ли что. Боялись покушения, и так далее. Ну вот. И когда мы приехали… А я ведь чуть не соврал. Охраны у меня не было, но один человек со мной был, который назывался моим помощником.

– А кто это был?

– Условное название — помощник президента Российского союза промышленников и предпринимателей. А если будут проверять, я кабинет здесь ему устроил. С его фамилией. Ну, это не важно. Его не пустили на переговоры, но он все-таки стоял. Не вооруженный.

И мне Дудаев, отвечая на мои слова: «У меня есть поручение президента предложить вам паспорт — иорданский. Вот деньги, вот самолет. Все. Спасибо за службу Советской Армии и (смеется) за командование дивизией авиационной стратегического назначения», — сказал: «Аркадий Иванович, вы меня оскорбили этим предложением. Я понимаю, что оно исходит не от вас. Вы — исполнитель. Никуда я от своего народа не уеду. Никуда я из Росси не уеду. Ичкерия, а также Россия — это моя Родина. Я считаю, что если бы сохранился Советский Союз, ничего бы тут не было. Я считаю, что если бы безумия с разделением Чечни и Ингушетии не было сделано, то ничего бы (трагического) тоже не произошло. Я считаю, что если бы вы не поддерживали группу недобросовестных людей в нашей республике, то этого тоже не было. Поэтому, я лучше погибну здесь, но никуда не поеду».

Он смертельно обиделся на мое предложение. После этого мы перекусили шашлыком и начали говорить о том, как он, естественно, был членом партии и как он сейчас, хотя и принял ислам, но все равно, понимает: демократия, свобода и так далее. «Ваши выдумывают относительно слов в Коране «убей гяура», — сказал Дудаев. — Я тоже думал, что они есть, но на самом деле этих слов там нет». Мы с ним до утра проговорили. С двенадцати ночи до пяти утра.

– Это в горах все было?

– В горах. Господи, это ужасно было. Причем охрана Дудаева состояла из украинцев. Довольно «забавная» вещь. Для меня.

– Не помните, в каком районе происходила встреча?

– Нет. Меня ж в ночь тащили. В телогрейке, но с портфелем. Я спал в какой-то горной деревушке. Накануне. Потом день меня не выпускали из дома, чтобы бандюки никакие не увидели (По некоторым данным, после этой встречи из-под контроля Дудаева якобы вышел крупный отряд боевиков, возмущенных «сговором» своего недавнего кумира с «российскими оккупантами» — П.Е).. А потом в темноте повезли дальше, в горы. Я спросил: «Что вам надо, чтобы вы остановились?» Он говорит: «Дайте нам права Татарстана и ничего больше не нужно».

– На чем вы расстались с Дудаевым?

– Мы расстались с ним очень мирно, дружно и хорошо. Он сказал: «Подписывайте соглашение, я его постараюсь утвердить, если Ельцин подпишет хотя бы на два дня раньше меня». Второе, что он мне сказал. Слава Михайлов и его (Дудаева) человек вели в Ингушетии переговоры накануне ввода наших войск в Грозный. Переговоры шли очень хорошо, довольно дружелюбно и — вдруг прервались. Михайлов от имени президента Ельцина сказал, что тот приглашает его в Сочи. «Что переговоры один на один закончатся миром, я не сомневался, и как ребенок радовался этому приглашению. Приехав, пошил новую форму, в Грозном. Пилотку мне девушки сделали, — как он сказал, — с собачкой…»

– С волком, борзым...

– Да, с волком. «Я готовился к этому вызову. Проходит неделя — нет, проходит другая — опять тишина. Наконец он (Ельцин) появляется в Москве, а не в Сочи. Я начинаю всех дергать: почему нет вызова? Поэтому, Аркадий Иванович, я вам заявляю официально, что если бы встреча эта состоялась, война бы не началась».

– Кому это было нужно?

– Ну я ему говорю тоже — а как вы думаете? А он начал мне перечислять фамилии. Я не хочу об этом сейчас говорить. Извини.

«МАСХАДОВ ПОДПИСАЛ, ЧТО ОН СДАСТ БАСАЕВА»

– …Я тебе немного расскажу о переговорах. Если ты будешь писать — книгу или что там — нужно найти наше соглашение. Его можно найти. Это совсем другое. Хасавюртовское — это было предательское соглашение, что подписал Лебедь. Дай ему Бог…

– А что было в вашем соглашении? Не была ли это репетиция? «Слив воды», как говорят. Ведь наши союзники в Чечне это тонко уловили? К тому же, сепаратисты тем самым были легализованы.

– В ночь с 29 на 30 июля мы подписали соглашение по блоку военных вопросов. Оно предусматривало немедленное прекращение военных действий и создание «зон мира и безопасности», обмен военнопленными и другими насильственно удерживаемыми лицами по принципу «всех на всех», разоружение незаконных вооруженных формирований, пресечение террористических актов и диверсий, поэтапный вывод федеральных войск и проведение свободных выборов. Также шла речь о создании специальной наблюдательной комиссии, сопредседателями которой стали вновь назначенный командующим Объединенной группировкой федеральных войск генерал-лейтенант Анатолий Романов и начальник Главного штаба сепаратистов Аслан Масхадов.

Кроме того, Масхадов подписал, что он сдаст Басаева (доверительно подписал, естественно) за нападение на Буденновск. После долгих препирательств сошлись на формулировке: «Руководство Ичкерии окажет содействие в поиске Басаева». Расплывчатая, конечно, фраза, но — свою принципиальную позицию мы продавили. А это было непросто, учитывая, что Дудаев категорически возражал против выдачи Шамиля. Мы подписали все! Я очень прошу — найдите это соглашение. Если вы не найдете, я вам найду.

– Хорошо, а дальше какие предполагались формы сосуществования?

– Дальше — комиссии начали работать. Мы уехали. Шестьдесят четыре дня, слава Богу, отсидели. Да. Приехал Олег Лобов. И вдруг покушение на Лобова (произошло 20 сентября 1995 года, подрыв кортежа на мосту через реку Нефтянка — П.Е). Зацепило целый ряд его людей. Но почему-то, выезжая из аэропорта «Северный», на Лобова было совершено покушение, а вот руководители преданных нам органов власти Чечни, пророссийских, они почему-то не поехали. В день покушения.

– Как?

– Я ничего не хочу этим сказать. Просто констатирую факт: 6 октября генерал Романов должен был ехать к Семенову, нашему представителю Совмина в Чечне (вице-премьер Николай Семенов, руководитель территориального Управления органов федеральной власти в Чеченской республике — П.Е). За пятнадцать минут до его отъезда, - а он по правой стороне Комсомольской улицы должен был ехать, - раздался телефонный звонок. Переговорив, сказал: «Знаете что, мне нужно заехать к Хасбулатову, и я поеду через площадь «Минутка».

– То есть маршрут был изменен.

– Изменен, за пятнадцать минут. И когда он проезжал площадь «Минутка» — раздался взрыв.

– В тоннеле?

– В тоннеле. Пошло все… наперекосяк. Как бы все это выразить помягче… В общем, когда следствие началось, то оказалось, что устройство при покушении на Лобова и при покушении на Романова было «сделано»… из одного и того же мотка проволоки, из одного и того же взрывчатого вещества, и так далее.

– Короче говоря, почерк и технически детали совпали.

– Абсолютно. Один к одному. И в этом время Усман Имаев поехал в Турцию. Он мне звонит из Турции, из Анкары, и говорит: «Аркадий Иванович, но я хочу, чтобы Вы на два момента обратили внимание. Первое. Почему телевизионщик на площади «Минутка» снимал этот взрыв, и все это зафиксировал на пленку. И второй момент. Постарайтесь поговорить с водителем генерала Романова».

– Но водитель погиб. Я тогда, естественно, нашим руководителям Комитета (имеется в виду ФСК — П.Е) сказал об этом. Тогда Михаил Иванович был.

– Барсуков?

– Да. Естественно, все это рассказал. Они попросили найти телефон Усмана Имаева в Турции. Я нашел этот телефон, все передал. Разбирайтесь! Так вот с этого момента… ну, я бы так сказал, отношения (с сепаратистами — П.Е). начали портиться. Потому что Романова возглавлял нашу часть российско-чеченской комиссии по перемирию. Но дело доходило до того, что, например, в одном из районов было сдана тысяча двести автоматов, боевиками. И мы их давили танками. Клали вот так автоматы между камнями — и давили танками. Это на моих глазах было, да и вы были, по-моему, там. Корреспонденты, я имею в виду.

– Я, например, был свидетелем, когда наш лейтенант, охранявший что-то там с автоматчиками, ему звонит чеченец, командир отряда и говорит: «Слушай, я тебя прошу! Не стреляй, пропусти — баранов перегнать надо». То есть начался уже мирный процесс. Нормальный! И вдруг — бабах! — покушение на сопредседателя комиссии (генерала Романова) и на секретаря Совета безопасности Лобова. Кому это надо было? Я не знаю. Сказать ничего не могу.

(Кто устроил покушение, неизвестно до сих пор. В июне 2000 года проходила информация о то, что сотрудники УФСБ по Чечне совместно с группой «Вымпел» задержали на территории республики некого Ибрагима Аюбова, а также еще троих подозреваемых в совершении этого преступления. Однако исполнители и заказчики перед судом так и не предстали — П.Е)..

– Вы участвовали во многих кризисах, в их разрешении. Не тошно ли? От этой всей «технология власти» — когда углубляешься во все это…

– Тошно от практики, понимаешь?

Я просто расскажу один момент. Мы жили со Славкой Михайловым, министром по делам национальностей, в будочке без стекол. Строительный вагончик. А рядом два вагончика — солдатики, и каждую ночь нас обстреливали. Напротив завод «Красный молот». С завода — тра-та-та-та-та! Каждую Божию ночь. Причем Славка Михайлов… хороший парень, я его очень люблю! Он «примет» — и спит. А я не могу! Я иду командовать солдатам: «Да стреляй, блядь, по кустам! Левее, правее!». Ребята злились, но я командовал.

Потом однажды не выдержал, характер такой, пришел на заседание комиссии. Оно началось в девять часов. Человек сорок сидит. Я остановился, злой, как собака (все ночь «прокомандовал»!), говорю Масхадову: «Аслан! Так твою раз этак! Прекрати, надо ж работать! Я сейчас работать не могу — спать хочу. Всю ночь стрельба!». — «Аркадий Иванович, а Вы где живете-то?!» — «Комсомольская, двадцать один». — «Боже мой, а я думал Вы в аэропорту «Северный». И с этого дня прекратилась стрельба.

Что сказать? Зигзаг — зигзаг. Вся жизнь моя из зигзагов…

Прекратили стрелять. Почти до конца. Потом опять — взорвалась мина во дворе, оторвала она ребятам ноги…

– Солдатам?

– Да. «Растяжку» кто-то поставил. Господи… Ладно.

«ДА ПОСАДИТЕ ВЫ РУССКОГО!»

– Вы недавно вернулись из Дагестана.

– Из Дагестана и Черкесска.

– Некоторые называют ситуацию в этой республике подземным пожаром. Ситуация тяжелая.

– Более чем.

– Козак там в качестве пожарной команды в одном лице.

– Если честно, он — старается. Я другого совсем мнения был о Козаке, чем сегодня. Он старается очень.

– Но он один такого уровня, такого масштаба политик. А ведь нужна команда.

– Нужна команда. И это я открыто сказал. Руководителей местных кое-кого поменять надо… Вот я вернулся только что из Дагестана. Взрывы, война каждый день. Многонациональная республика. И все говорят: «Да посадите вы русского, в конце концов. Не будет этих клановых войн».

– Русского — нейтрального, а не для галочки.

– Естественно. И будет совсем по-другому. Это они говорят. Ну а наши все как-то тянут с этим делом.

– …Ты будешь книжку писать? Для книжки — одну вещь расскажу, а так нет. Масхадов подошел ко мне и говорит: «Аркадий Иванович, ну что же, блядь, делается! Оружие ваше стало совсем дорожать, совсем одурели! Смотри. У меня за автомат брали ваши ребята для моих бойцов три тысячи рублей, а сейчас до пяти дошло. Обнаглели! Вот смотри. Для гранатомета…» Как его (показывает руками)?..

– Для «Мухи»?

– Точно. «…пятьсот рублей было, сейчас — полторы тысячи. Смотри, что пишут….» И дает мне записку, от руки. Написано: «Уважаемый Аслан. С сегодняшнего дня вынуждены поднять цены на оружие». И так далее, и так далее. Я ему говорю: «Аслан, ты же все-таки старый коммунист (смеется), полковник советской армии, мы с тобой вроде тут уже в хороших отношениях. Давай договоримся: дай мне на денек эту бумагу». Он задумался, почесал голову: «Нет, давай мы так договоримся — я оторву верхушку, где написано «Аслану Масхадову», а остальное отдам тебе». — «А мне и не надо». Откатали мы копию, отослали по нужным адресам. И нашли. Оказалось, ребята-пограничники. К сожалению. Продавали вовсю. Чуть ли не всю базу распродали, ну всех вооружили.

– Ну что, Аркадий Иванович, у нас вроде бы неплохо получается. У меня к Вам какое предложение…

– У меня предложение: знаешь, чем закончить? Вот Венгрия (1956-й), Чехословакия (1968-й), Нагорный Карабах, Чечня, а сейчас «олигархи». Этого почти одно и тоже. Давай так закончим?

– Давайте.

– Вообще я этого слова «олигархи» не люблю. Я категорически возражаю против тех попыток, которые сегодня делаются, превратить РСПП в политическую организацию. Я категорически против этого. У нас в уставе написано, что мы — деидеологизированная, деполитизированная организация. И вдруг начинать поддержку всякого рода претендентов (в будущем), типа Михал Михайловича Касьянова, — нет, я буду стоят насмерть, или уйду.

Последние слова того интервью…

* * *

Редкий журналист, кто основательно общался с Вольским, не помнит его особой покровительственной манеры разговора. Сразу на «ты». И при этом каждый наверняка думал, что так исключительно с ним, избранным, разговаривает этот «олимпиец». Доверительно, иногда понижая голос — «Смотри, только не вздумай об этом писать». С добродушным матерком бывшего зиловского начальника литейного цеха, всегда применяемым к месту и снайперски точно.

Мастер политического компромисса, как его называли, главный специалист по острым углам, великий дипломат и переговорщик, Аркадий Иванович не путал прагматизм и здравый смысл с цинизмом и наплевательством. Он умел талантом особого мышления объединять самых разных людей — и тех, кого называли олигархами, и «красных директоров». Он мог улаживать масштабные деловые конфликты, мирить старых врагов.

Лауреат Государственной премии СССР, кавалер ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени — в каких только наградных листах не значилась фамилия Вольского! Однако лишь немногие в курсе, что азер­бай­д­жан­с­кие «серые волки» внесли наместника Нагорного Карабаха в свои «расстрельные списки». Так что военный караул — нет, нет, не по формальному чину, как дань традиции, а по заслугам стоял он возле гроба. И хоронили Аркадия Ивановича не с пафосом, а по-человечески.

Не будучи на публике религиозным человеком, Аркадий Вольский был похоронен по православному обычаю. Когда гроб опускали в могилу, первую горсть земли бросил Евгений Максимович Примаков, следом — старый рабочий, знакомый Аркадия Ивановича по совместной работе на заводе. Царствие ему Небесное.

Автор выражает искреннюю благодарность Борису Андреевичу Нефедову, многолетнему ближайшему помощнику А.И. Вольского, за организацию встреч и интервью с президентом РСПП.