Ломоносов называл Петра человеком, богу подобным, а Державин писал: «Не бог ли в нем сходил с небес?». Разумеется, не все относились к Петру Первому с такими пиететом. Современники Державина, увлекавшиеся французской философией, начинали смотреть на дело Петра иначе. Тем, кто привык к отвлеченным общественным построениям, не могла нравиться деятельность реформатора, посвященная конкретным мелочам военного дела и государственного хозяйства. Она выглядела для них слишком низменной и материальной. Типичный интеллигентский подход.
Некоторые аспекты деятельности Петра были рассмотрены в первых двух частях работы, из важных вопросов осталось рассмотреть экономическую и социальную деятельность. Казалось бы, тут все ясно — именно при Петре русская промышленность развивалась семимильными шагами, догнав и перегнав Европу. Введение табеля о рангах позволило продвигаться талантам с самого низа, а верхние восемь чинов давали дворянство — можно смело сказать, что это были первые зачатки меритократии.
Тем не менее, помимо интеллигентского подхода «какой-то Петр был не гламурный, фи», есть немало публикаций, которые обвиняют императора именно в рамках его деятельности. Процитирую того же Бушкова, который прилежно собрал все, скажем так, специфические претензии.
«Иван Грозный, как много раз говорено, был сатрап. Он мог рубить головы и варить на сковородах, спускать на народ медведей и громить изобличенные в сепаратизме города. Однако он — как любой другой российский самодержец до Петра — вовсе не посягал на основы рынка.
Со временем, при наследниках Петра, промышленность стала давать сбои, безнадежно отставать от европейской — потому что рабский труд, как тысячу раз говорено, непродуктивен. К началу XIX века отставание стало свершившимся фактом и аукнулось впоследствии позорным поражением в Крымской войне».
Я просто поражаюсь пылу таких вот обличителей — Петр, знаете ли, виноват в том, что произошло в XIX веке! При том, что без него многие реформы были попросту остановлены. Впрочем, вот еще прекраснодушное:
«Строго говоря, порты на Балтийском море России были и не особенно нужны. Торговля с Европой через Архангельск являла собой не то полусонное копошение, каким ее впоследствии стали представлять превозносившие Петра историки, а налаженное и мощное предприятие. Только за один год (что полностью подтверждается иностранными источниками) чистая прибыль от архангельского товарооборота дала триста тысяч рублей — сумма по тем временам фантастическая».
Ну сами подумайте — зачем все эти порты вблизи Европы, когда можно возить все в Архангельск, а уже оттуда — в Европу? В то время, конечно, когда северные моря не покрыты льдом. И так хорошо получается, не спеша…
Вот только Петр прекрасно понимал, что надо спешить. Впрочем, об этом было написано в первой части статьи. Давайте лучше рассмотрим страшное преступление — посягательство на Основы Рынка. Что именно предпринял Петр?
ЭКОНОМИЧЕСКОЕ УСТРОЙСТВО
Начнем с предыстории. Задолго до Петра, в 1630 году, в Москву прибыло голландское посольство, которое привезло с собой комплексный план включения России в Мировой Рынок. Послы Бурх и Фелтдриль предлагали Москве стать поставщиком хлеба, льна, пеньки, поташа, смолы, леса. Речь шла не просто о торговле, а об организации экспортного производства: с участием голландских фермеров-предпринимателей предполагалось свести обширные леса в Среднем Поволжье и создать огромные хлебные плантации; побочным продуктом при сжигании древесины были зола и поташ, которые так же предполагалось вывозить. Голландский проект был отклонен русским правительством, но тем не менее голландцы получили право скупать во внутренних районах государства все упомянутые послами товары, за исключением хлеба.
Как легко видеть, представители Мирового Рынка были не прочь поживиться природными богатствами России, но при этом строить что-то промышленное не намеревались. Правительство же было, можно сказать, не особо против. Наглядно ориентацию экономики того времени можно продемонстрировать тем, что в 1620-х годах русская копейка была девальвирована так, чтобы соответствовать по ценности голландскому штиверу.
Когда в 1645 году умер царь Михаил Федорович, царевичу Алексею было 16 лет, и он всецело подчинился влиянию своего воспитателя Морозова — власть оказалась в руках «партии реформ». Следующие месяцы стали свидетелями настоящей «бархатной революции»: родовитые бояре, возглавлявшие приказы и ведомства, один за другим отстранялись от своих постов и отсылались воеводами в дальние города. На смену им приходили незнатные, но преданные Морозову чиновники.
Военные нужды требовали денег, и Морозов попытался собрать недоимки от прежних лет. Эта попытка указывает на реформаторский характер правительства: оно возложило недоимки за сбор налогов на тех, кто их собирал — на воевод. Такая практика была неслыханной: чиновники приказывали платить родовитым боярам! Однако вскоре правительство испугалось своей смелости и отменило указ: для управления государством требуются не только идеи, но и воля к их выполнению.
Короче говоря, политика оказалась неудачной; налоговая реформа провалилась. Характерной чертой новой власти были беспредельные взяточничество и вымогательства. Почти все иностранцы, оставившие записки о России тех дней, в один голос свидетельствуют об алчности Морозова, Милославского и их подчиненных. Это было характерной чертой «западников», связанной с их предпринимательской деятельностью.
Вот в таком виде Петру досталась экономика. Можно смело провести параллель с современным положением России — от ориентации на продажу природных богатств до взяточничества.
Петр же радел не о собственном кармане, а России.
Ключевский пишет:
«Он познакомился с Западной Европой, когда там в государственном и народном хозяйстве господствовала меркантильная система, основная мысль которой, как известно, состояла в том, что каждый народ для того, чтобы не беднеть, должен сам производить все, им потребляемое, не нуждаясь в помощи чужестранного труда, а чтобы богатеть, должен вывозить как можно больше и ввозить как можно меньше. Усвоив себе такой же взгляд по наблюдениям или самобытно, Петр старался завести дома всевозможные производства, не обращая внимания на то, во что обойдется их заведение. Его поклонник Посошков, кажется, верно истолковывал его мысль, говоря, что хотя в первые годы новое домашнее производство обойдется и дороже заморского, зато потом, упрочившись, окупится. Здесь Петр руководился двумя соображениями: 1) Россия не уступает другим странам, а превосходит их обилием разных природных богатств, еще не тронутых и даже не приведенных в известность; 2) разработку этих богатств должно вести само государство принудительными мерами. Оба эти соображения Петр не раз высказывал в своих указах. Так он писал: «Наше Российское государство пред многими иными землями преизобилует и потребными металлами и минералами благословенно есть, которые до нынешнего времени без всякого прилежания исканы». Завести новое полезное производство, шелковицу, виноградарство, отыскать нетронутую доходную статью и разработать ее, чтобы «божие благословение под землею втуне не оставалось», — это стало главным предметом народнохозяйственных забот Петра. Но в то же время это был крайне бережливый хозяин, зорким глазом вникавший во всякую хозяйственную мелочь: поощряя разработку нетронутых природных богатств страны, он дорожил ими, оборонял их от хищнических рук, от бесцельного истребления, особенно берег строевой лес, зная бестолковое отношение к нему русского народа, хлопотал об ископаемом топливе, торфе и каменном угле, думал о полезном употреблении вещей, которые бросали за негодностью, из обрубков и сучьев корабельного дерева предписывал делать оси и жечь поташ».
Обратите внимание: в Европе «для себя» использовался концепт «каждый народ для того, чтобы не беднеть, должен сам производить все, им потребляемое», а России предлагали стать сырьевым придатком. Наглядно показано отношение европейцев к России: никто не собирался «принимать ее в свой круг», а вот выкачивать прибыли — это всегда пожалуйста. Ситуация, кстати говоря, никогда не менялась, включая наши дни.
Политика, которой продвигалась промышленность, была стандартной — метод кнута и пряника. Но следует заметить, что пряник был большим и вкусным. Льготы, которыми Петр поощрял промышленность, были беспрецедентными. Основатели фабрики или завода освобождались от казенных и городских служб и других повинностей, иногда с неотделенными сыновьями и братьями, приказчиками, мастерами и их учениками, могли несколько лет беспошлинно продавать свои товары и покупать материалы, получали безвозвратные субсидии и беспроцентные ссуды. Мануфактур-коллегия обязана была особенно прилежно следить за компанейскими фабриками, в случае их упадка расследовать причину и, если она оказывалась в недостатке оборотных средств, тотчас «чинить капиталом вспоможение». Промышленные предприятия ограждались от иноземной конкуренции запретительными пошлинами (Таможенный устав 1724 г)., которые достигали стоимости привозного товара, если выработка этою товара на русских фабриках равнялась заграничному привозу.
Обычным методом была постройка за казенный счет нового завода, который потом — все на тех же льготных условиях! — отдавался предпринимателям, причем иногда чуть ли не насильно. Так в 1712 г. велено было построить суконные фабрики и отдать торговым людям, собрав компанию, «а буде волею не похотят, хотя в неволю, а за завод деньги брать погодно с легкостью, дабы ласково им в том деле промышлять было». Заведение фабрики или образование компании становились службой по наряду, своего рода повинностью, а фабрика и компания получали характер государственного учреждения.
Таким образом строились мануфактуры во многих отраслях — стекольной, пороховой, бумагоделательной, парусинной, полотняной, шелкоткацкой, суконной, кожевенной, канатной, красочной, лесопильной и многих других. Если в начале XVIII в. в России выплавляли около 150 тыс. пудов чугуна, то в 1725 г. — более 800 тыс. пудов, а к концу XVIII в. — более 2 млн. пудов. С 1722 г. чугун начал продаваться на экспорт. Наглядная иллюстрация, не так ли?
Всего Петр оставил после себя более двухсот фабрик и заводов по самым разнообразным отраслям хозяйства.
Казалось бы, откуда взяться необходимости применения «кнута» при таких льготных условиях? Бери готовое дело задаром и торгуй беспошлинно, а за это лишь выполняй государственные заказы — которые автоматом обозначают, что в убытке не останешься. Тем не менее это обозначает необходимость что-то делать, а потомственное дворянство привыкло лишь получать доходы, обирая своих крестьян догола. Известный исторический пример: в селе Дединове на Оке жили в свое удовольствие братья Шустовы, никаким промыслом не занимавшиеся. Заявляли свой доход всего на две-три тысячи. Но в 1704 г. поступили сведения, что они унаследовали от дедов огромное богатство, которое пропивают, а не вкладывают в какое-либо дело. В результате было обнаружено и конфисковано 4 пуда 13 фунтов червонцев и золота, а старых московских серебряных денег — 106 пудов.
Современная либеральная мысль ужасается такому произволу — как же так, отнять самое священное, частную собственность! Но Петр мыслил другими категориями: те, кто могут действовать на благо государства Российского, должны это делать. По такому завету он жил сам и требовал от других. Богатеть отнюдь не возбранялось — но при этом надо было помогать богатеть Родине. Достаточно вспомнить пример Ивана Демидова и сравнить с упомянутыми Шустовыми…
В результате Петровской политики в экономической области за сверхкороткий срок была создана мощная промышленность, способная полностью обеспечить военные и государственные нужды и ни в чем не зависящая от импорта. За 1695-1725 годы было построено мануфактур в десять раз больше, чем их было в XVII веке, а объем производства увеличился более, чем на порядок.
При этом, когда военные нужды уже не требовали сверхнапряжения экономики, Петр пошел на существенное изменение торгово-промышленной политики. Примерно с конца 10-х годов XVIII в., когда в успешном завершении войны никто не сомневался, была фактически ликвидирована монополия на экспортную торговлю, начало поощряться частное предпринимательство. Таким образом, драконовские меры не были самоцелью, а были вызваны войной.
ПОЛОЖЕНИЕ ТРУДЯЩИХСЯ
Можно выдвинуть две основные претензии, предъявляемые Петру Великому в этой области. Гуманисты и либералы очень любят возмущаться крепостным правом. Все тот же Бушков:
«При Петре на многочисленных, выраставших, как грибы, заводах в основном работали рабы — бесправные люди, трудившиеся за харчи, загнанные за высокие стены на всю жизнь. В документах того времени сплошь и рядом встречаются слова «отдать в работу навечно»: не только на оружейные заводы, но и в прядильные мастерские, если речь идет о женщинах. Указ 1721 г. гласил, что все промышленники, даже не дворянского происхождения, имеют право покупать деревни с крепостными крестьянами, которых вправе заставлять пожизненно трудиться на заводах и рудниках. Дошло до того, что с заводов запрещалось изымать беглых от помещиков крестьян, — но легко догадаться, что эти «облагодетельствованные» беглецы становились рабами уже не помещика, а фабриканта…»
Действительно, указом 18 января 1721 г. фабрикантам и заводчикам из купцов дано было дворянское право приобретать к их фабрикам и заводам деревни, причем с четким указанием: «Токмо под такою кондициею, дабы те деревни всегда были уже при тех заводах неотлучно». Так мануфактурным и заводским промышленникам была дана дворянская привилегия: право владеть землей с крепостным населением. Их положение было даже более привилегированным: укрывать беглых землевладельцы не могли.
Гуманисты, как всегда «нечаянно», упускают из вида два элементарных соображения.
Во-первых, если бы не было таких тягот у народа, которых никто и никогда не отрицал, — то ныне мы жили бы не в России, а кто где. В каком-нибудь польском или турецком протекторате, например. Полная аналогия: Великая Отечественная Война, в которой народ понес тяжелые потери и при этом работал с напряжением всех сил. Более корректным будет рассмотрение и довоенного периода, начиная с индустриализации — если бы ее не было, то войну бы мы проиграли. Так что — надо было оставаться патриархально-аргарной страной и ждать, пока кто-либо соизволит нас завоевать?
Во-вторых, как и во всех случаях описания «зверств русских варваров», нет сравнения с «цивилизованной Европой».
Возьмем, скажем, Англию. Первый фабричный закон был принят лишь в 1802 году: он установил для учеников в хлопчатобумажных и шерстяных фабриках 12-часовой рабочий день. Как думаете — до его принятия рабочий день был меньше или больше? Тем не менее, парламентские комиссии первой половины XIX в. не раз сталкивались с нарушением этого закона: рабочий день в производствах, обрабатывающих волокнистые вещества, был 15–16 часов; в рудниках была обычной работа по 14–15 часов в сутки. Ограничение рабочего дня для детей 9–13 лет до 9 часов было принято законодательно только в 1833 году.
Во Франции первый закон, регулирующий рабочий день, был принят в 1841 году. Он предусматривал 12-часовой рабочий день для подростков 12–16 лет (для взрослых, понятно, больше). Закон на практике стал выполняться далеко не сразу, до ужесточения законодательства в 1848 г. дети нередко работали по 13–14 часов, взрослые — не менее 14 часов, часто по 15–16 часов в сутки.
В России регламент Адмиралтейств-Коллегии 1722 г. устанавливал летний рабочий день в 12–13 часов, в остальное время года работа должна начинаться за час до восхода солнца и кончаться через час после заката. Регламентом 1741 г. для суконных фабрик был установлен средний рабочий Д. в 15 часов.
Нас, привычных к 8-часовому рабочему дню, числа впечатляют; но сравнение с Европой показывает, что ничего особенного в таком труде не было, более того — ограничение рабочего дня со стороны государства в России появилось чуть ли не на век раньше, чем в «цивилизованных странах».
Но наиболее показательна вторая претензия, озвученная в самом начале: политика Петра в области экономики помешала образованию Свободного Рынка и затормозила появление капитализма в России.
Да, мануфактура при Петре, хотя и имела капиталистические черты, но использовала преимущественно труд крестьян — посессионных, приписных, оброчных и др. — что de facto делало ее крепостническим предприятием. При этом в XVIII веке роль государства в экономике чрезвычайно возросла. Обладая огромными финансовыми и материальными ресурсами, а также правом неограниченного пользования землей и ее недрами, государство взяло на себя глобальное регулирование — что для страны такого размера, как Россия, не просто целесообразно, а необходимо.
Крепостническая политика в промышленности деформировала и процесс образования русской буржуазии. Став владельцами крепостных, мануфактуристы не ощущали своего социального своеобразия, а стремились повысить свой статус путем получения дворянства.
Самыми важными последствиями активного государственного промышленного строительства при Петре Великом были: 1. создание мощной экономической базы, столь необходимой развивающейся нации; 2. существенное торможение имевшихся тенденций развития страны по капиталистическому пути, на который уже встали европейские народы.
Натан Эйдельман в своей работе ««Революция сверху» в России» пишет:
«Итак, капитализм, буржуазия, которые на Западе уже выходят, а кое-где решительно вышли вперед, здесь, на Руси, как бы не заметны.
Но притом широчайшая торговля, решительное включение в европейскую экономическую систему, поощрение российских изделий… капитализм же, почти выброшенный из крупного производства, уходит в деревню, в мелкие промыслы, к богатым крестьянам, которые нанимают бедных односельчан рабочими; притом сами сельские богатеи обычно — крепостные у помещиков и, лишь постепенно откупаясь за огромные суммы, становятся «классическими» буржуями… Более того, из свободных государственных крестьян вышло куда меньше «миллионщиков», чем из крепостных. Савва Васильевич Морозов был пастухом — крепостным помещика Рюмина, потом набирал капитал извозчиком, наемным ткачом. Наконец, у него собственное дело, ворочает десятками тысяч, однако лишь после четверти века предпринимательства выкупается с четырьмя сыновьями на волю за 17 тысяч рублей ассигнациями».
Таким образом, система отнюдь не препятствовала частному предпринимательству, богачом мог стать даже крепостной; но при этом те, у кого главной целью было именно получение прибыли, а не благополучие страны, возмущались вмешательством государства — от принудительного переселения купцов в Петербург до административного регулирования грузопотоков, когда купцам указывалось, в каких портах и какими товарами они могут торговать, а где это делать категорически запрещено. Причина ясна: при такой системе невозможно было сколачивать состояния при помощи ростовщичества, захвата рынка, создания монополий и так далее.
Однако апологеты рынка всегда исходят из того, что рыночная экономика apriori самая лучшая. Сейчас не время подробно разбирать мифы о «саморегуляции рынка» и пр., замечу лишь то, что нет ни одного кризиса рыночной системы, который был бы преодолен рыночными местодами. Наглядная иллюстрация — период Великой Депрессии в США. А наглядный контрпример — достижения СССР, который не просто первым вышел в космос, но и спонсировал множество стран помельче, а внутри у населения была та самая пресловутая уверенность в завтрашнем дне, которой нет сейчас даже у среднего класса в «цивилизованных странах».
Но дело даже не столько в этом — рынок порождает соответствующий менталитет.
Процитирую Илью Маслова:
«… вот начинаются первые буржуазные революции, и старые ценности сокрушаются, заменяясь новыми, хотя и восторжествовавшими лишь после восстания гёзов, но заложенными еще в период христианизации как типично восточные ценности. Хорошо пишет об этом Вебер в книге «Протестантская этика и дух капитализма».
Третье сословие, носители обывательской психологии, теперь рассматривали труд, а не какие-то «абстрактные» (для них) подвиги вырождающегося королевско-воинского сословия, в качестве критерия праведности. Работа, труд в понимании третьего сословия — это не только непосредственное исполнение обязанностей в социуме («кто не работает, тот не ест»), но и единственный способ выслужиться перед богом («бог за труды послал»), и единственный критерий индивидуального совершенства («если ты такой умный, то почему ты такой бедный? «). Индивидуальное совершенствование, невозможное для человека вне социума, подменяется количественным развитием в рамках этого социума.
Ранее как воинское, так и жреческое сословия были освобождены от «общественно полезного» деньгозашибательного труда, да еще и занимали верхнее положение в социальной элите вне зависимости от того, был ли служитель культа верховным жрецом главного капища или неимущим отшельником, а воин — князем или странствующим воителем. В традиционном обществе их обязанности очевидны: мудрец не только хранит знания и отвечает на трудные вопросы, но и постоянно постигает бытие, размышляет о его сути, а воин не только защищает имущество обывателя, но и неустанно расширяет границы Ойкумены, способствуя волевому преобразованию мира в соответствии с философией, созданной мудрецами. И обыватель, человек «производства», был для них необходимым, но несомненно более низшим элементом социума, т. к. всего лишь предоставлял базис для развития социума в территориальном и культурном плане. Более того, обыватель сам осознавал себя ниже мудреца или воина, рассчитывая благими поступками заслужить право в следующих жизнях стать таким, как они.
Когда же третье сословие дорвалось до власти, все изменилось. Обыватель стал с презрением смотреть на всех, кто не производил материальных ценностей, того, что можно было бы потрогать. Обывателю, зацикленному на материальном (как ему и положено богами), не нужны ни высокое Искусство, ни размышления философов, особенно таких сложных, как Шопенгауэр или Фейербах, ни непонятные ему «слава», «доблесть», «честь». …
Отсюда — его эгоцентризм (ведь если сейчас не успеть взять от жизни все, завтра может быть поздно!), его неприятие войн (правда, до тех пор, пока к нему самому во двор не въедет «фашист на танке»), его презрение к ремеслу как воина («убивать людей — отвратительно!»), так и мудреца («бездельники все эти философы, статейки все кропают…»). Нет, зачастую обыватель подделывается под идейного, высокодуховного человека, но это именно попытка выглядеть, за которой ничего не стоит, и все его мысли остаются исключительно обывательскими… Поэтому, кстати, в обывательском обществе рушится институт семьи — эгоцентризм наружу вылазит.
Вообще, это — осознанная позиция зависимого, раба (об обывателях говорил еще Аристотель: «Есть люди, которым рабами быть не только нужно, но и полезно»)… Обыватель — всегда раб, причем и бога, и других людей, и самого себя».
А Петр Первый пытался сделать из подданных государства — граждан. Тех, кто не отделяет себя от государства, понимает стратегическое единство целей как личных, так и общественных. Собственно говоря, такое население, состоящее именно из граждан, и составляет Империю, и недаром именно Петр был первым Русским Императором.
Реалии того века не были ориентированы на народонаселение в целом, крестьяне и т. д. рассматривались как не более чем предмет для эксплуатации (но и здесь Петр сделал многое — уже упоминались имена Демидова и Морозова), поэтому основное внимание было обращено на дворянство. Петр хотел видеть новое благородное сословие, образованное и преданное интересам России, а не собственному карману. Буржуазия на эту роль не подходит по определению: тот, у кого высшей ценностью являются деньги, не способен ни на что более «высокое». Недаром в любой традиционной системе торговец, каким бы он богатым не был, занимает достаточно низкое социальное положение.
Я не буду заявлять, что Петр настолько хорошо разбирался в экономике, особенно с учетом социальных страт, которые еще не были сформированы. Тем не менее, вся его деятельность говорит о том, что он отчетливо понимал, что деньги должны работать на государство, а не на частный карман.
Да, разумеется, недостатки в экономической политике Петра были; но главным был курс на «предпринимателя-гражданина» против «частного предпринимателя».
В этом-то и состоит претензия сторонников рынка: деятельность Петра не позволила начаться «свободному рынку», вместо этого был взят курс на укрепление государства и увеличение национального достояния. Совсем наглядный пример: как думаете, стал бы Петр Первый размещать «стабилизационный фонд» в частной зарубежной компании, или применил бы его с пользой для страны?
ЧТО БЫЛО СДЕЛАНО?
Результаты преобразований, предпринятых в экономике Петром Первым, хорошо изложены в учебном пособии «Проблемы истории экономического развития России. Ч. 1. IX век — первая половина XIX века» (Никулин Р. Л., Бредихин В. Е., Захарцев С. Н).:
«Внутренняя торговля в петровскую эпоху состояла из нескольких уровней. Низший ее уровень составляли сельские и уездные торжки, куда 2-3 раза в неделю съезжалось крестьянство и местное купечество, а высший — оптовая ярмарочная торговля. По всей России действовала сеть мелкой ярмарочной торговли. Всероссийское значение имели такие ярмарки, как Макарьевская близ Нижнего Новгорода, куда свозили товары с бассейна реки Волги, Свенская под Брянском — главный пункт товарообмена между Украиной и центральными районами России, и Ирбитская на Урале, где происходила купля-продажа сибирской пушнины и промышленных товаров, предназначенных для населения Сибири.
В целях развития торговли правительство в начале XVIII века предприняло строительство ряда каналов, связывающих различные речные бассейны. Так, в 1703 –1708 годах был сооружен Вышневолоцкий канал, связавший бассейн Волги с северо-западными областями России. В 1720-х годах через Ивановское озеро были соединены бассейны рек Оки и Дона. …
В эпоху петровских преобразований в России резко возросло значение в экономике страны внешней торговли, которая стала интенсивно развиваться благодаря приобретению балтийских портов. Если в конце XVIII века единственным морским портом страны был Архангельск, на долю которого приходилась большая часть ее внешнеторгового оборота, то уже в 1726 году оборот Петербурга в 12 раз превышал торговый оборот Архангельска, составив 3953 тыс. руб. Фактически, в царствование Петра I морская торговля России со странами Запада была перенесена из Архангельска в балтийские порты: Санкт-Петербург, Ригу, Ревель, Выборг, Нарву. Особо следует указать на значение Рижского порта, годовой оборот которого в середине 1720-х годов превышал 2 млн. руб. Он открыл путь к европейскому рынку юго-западному региону страны: через Западную Двину за границу отправились большими партиями пенька, лен, парусина, кожи, сало, мед, воск и т. д. Традиционным центром торговли со странами Востока была Астрахань. Торговля с Китаем осуществлялась через Кяхту.
Для русской внешней торговли был характерен активный баланс, т. е. превышение вывоза над ввозом. Например, в 1726 году вывоз из России через Петербург, Ригу и Архангельск составил 4, 2 млн. руб., а ввоз — 2, 1 млн. руб. Такая государственная политика совпадала с принципами меркантилизма, полагавшего приток в страну благородных металлов важнейшим показателем роста национального богатства.
За первую четверть XVIII века некоторые изменения произошли в структуре русской внешней торговли. Главным предметом русского экспорта было по-прежнему сельскохозяйственное сырье: в основном лен, пенька, кожи, мачтовый лес, канаты, поташ. Однако с этого времени начинается вывоз за границу изделий молодой русской промышленности: железа и полотна. В русском импорте преобладали промышленные товары: сукна, краски, шелковые материи, а также колониальные товары: чай, кофе, сахар, пряности.
В торговой политике петровского правительства четко прослеживается отстаивание государственных интересов, иногда даже в ущерб частному предпринимательству. Прежде всего, был расширен список товаров, торговля которыми являлась государственной монополией. Казна оставила за собой исключительное право на продажу таких ходовых товаров как икра, рыбий клей, ревень, смольчуг, поташ, пенька, табак, юфть, мел, соль, деготь, щетина, рыбий жир и т. д. Ущерб частным торговцам наносили и такие меры правительства, как принудительное перенесение торговли с заграницей из Архангельска в Петербург, запрещение пользоваться речными судами старой конструкции и др. Вместе с тем государство практиковало передачу монопольных прав на продажу того или иного товара частным лицам. С конца второго десятилетия XVIII века политика государства в этом вопросе существенно изменилась: список товаров, торговля которыми была объявлена казенной монополией, стал быстро сокращаться, что позитивно отразилось на развитии частной торговли.
Неизменной оставалась линия правительства на защиту отечественных производителей от конкуренции из-за рубежа. Как только русская промышленность оказывалась в состоянии удовлетворить внутренний спрос на определенный вид продукции, следовал запрет на ввоз аналогичной продукции из-за рубежа. Так был запрещен ввоз в Россию металлических игл, полотна, шелковых изделий. …
Таможенный тариф 1724 года не отвечал потребностям дворянства, заинтересованного в иностранной продукции и в 1731 году был пересмотрен, приняв менее протекционистский характер».
«В целом реальные доходы государства за период 1680-1724 годов выросли втрое. Это не означает, что налоговый пресс стал давить с тройной силой: на рост государственных доходов повлияло и увеличение численности налогоплательщиков и возросшие поступления от развивавшихся промышленности и торговли».
Добавить к процитированным фактам нечего.
СОЦИАЛЬНЫЕ ПРЕОБРАЗОВАНИЯ
Тема социальных преобразований затрагивалась в этой статье неоднократно, но все же стоит подвести итоги. Что именно сделал Петр Первый в этой области?
«История России от древнейших времен до начала XX в». (ред. И. Я. Фроянова):
««Табель о рангах» вводила в обиход 14 рангов: в военной службе — от прапорщика до генерал-фельдмаршала, во флоте — от «артиллерии констапеля» до генерал-адмирала, в гражданской — от коллежского регистратора до канцлера. … Все чины первых восьми рангов давали права потомственного дворянства. Вместо «породы» и «знатности» основными условиями прохождения служебной лестницы сделались пригодность к службе и личные способности. Дворяне отнюдь не всегда были довольны этими мероприятиями правительства. Им не нравились ежегодные смотры, отправка за границу для изучения разного рода наук. Но объективно все эти меры служили усилению дворянского сословия, хотя и способствовали своего рода «закрепощению» его.
Но особенно большое внимание Петр уделял школе. Первой школой, организованной Петром, была «Школа математических и навигацких наук» в Москве, впоследствии переведенная в Петербург, где в 1715 г. она была преобразована в Морскую академию. В Москве и Петербурге были открыты инженерная и артиллерийская школы. Во всех губерниях стали открываться «цифирные школы». По приказу Петра в епархиях были открыты церковные школы. Было значительно улучшено преподавание в Московской Славяно-греко-латинской академии. Была открыта и медицинская школа в Москве. При наиболее крупных мануфактурах создавались ремесленные школы. Для улучшения школьного образования создавались учебники.
Большое значение Петр придавал научным исследованиям. Были организованы значительные географические экспедиции, началась интенсивная картографическая работа. Сам Петр создал первую астрономическую обсерваторию и подготовил проект создания Академии Наук. При Петре в России начинают свободно покупать и продавать книгу. Меняется быт, особенно дворянства. Кодексом поведения молодого поколения стало «Юности честное зерцало, или Показание к житейскому обхождению, собранное от разных авторов», где были изложены нормы культурного поведения в обществе».
Стремление Петра к образованию и науке — один из самых характерных показателей. Любому правителю (либо правительству), если оно заботится лишь о своей власти, выгодно необразованное население, не привыкшее мыслить. Петр же работал ради величия России, и ему требовались именно образованные соратники, готовые изобретать и продвигать новое. Из дворян, которые привыкли лишь получать деньги «за голубизну крови», Петр хотел сделать аристократов в исконном смысле этого слова — «лучшую породу», касту, которая будет костяком русского народа.
Согласно новым правилам, дворяне с пятнадцати лет были обязаны служить рядовыми в армии, чтобы иметь реальный опыт, позволяющий стать достойным офицером. Указ от 26 февраля 1714 г. решительно запрещает производить в офицеры людей «из дворянских пород», которые не служили солдатами в гвардии и «с фундамента солдатского дела не знают». Воинский устав 1716 г. гласит: «Шляхетству российскому иной способ не остается в офицеры происходить, кроме что служить в гвардии».
Сработал ли такой способ? Ключевский пишет о допетровской армии:
«.. дворянство не стояло выше остальной народной массы… Военное ремесло не развило в дворянстве ни воинственного духа, ни ратного искусства. Свои и чужие наблюдатели описывают сословие как боевую силу самыми жалкими чертами. Крестьянин Посошков в донесении боярину Головину 1701 г. «О ратном поведении», припоминая недавние времена, горько плачется о трусости, малодушии, неумелости, полной негодности этого сословного воинства. «Людей на службу нагонят множество, а если посмотреть на них внимательным оком, то кроме зазору ничего не узришь. У пехоты ружье было плохо и владеть им не умели, только боронились ручным боем, копьями и бердышами, и то тупыми, и меняли своих голов на неприятельскую голову по три и по четыре и гораздо больше. А если на конницу посмотреть, то не то что иностранным, но и самим нам на них смотреть зазорно: клячи худые, сабли тупые, сами скудны и безодежны, ружьем владеть никаким неумелые; иной дворянин и зарядить пищали не умеет, а не то что ему стрелять по цели хорошенько. Попечения о том не имеют, чтобы неприятеля убить; о том лишь печется, как бы домой быть, а о том еще молятся богу, чтоб и рану нажить легкую, чтоб не гораздо от нее поболеть, а то государя пожаловану б за нее быть, и на службе того и смотрят, чтоб где во время бою за кустом притулиться, а иные такие прокураты живут, что и целыми ротами притуляются в лесу или в долу.
Конечно, нельзя сказать, что все дворяне в результате реформ стали рыцарями без страха и упрека, но тем не менее именно при Петре русская армия начала одерживать убедительные победы, а позорная поговорка «Бегство хоть нечестно, да здорово» вывелась сама собой.
О военной реформе писалось в первой части статьи, здесь же я хочу обратить внимание именно на принцип «дворянин, как человек благородного происхождения, обязан служить России».
ОБ «ИНОСТРАННОМ ЗАСИЛЬЕ»
Но если бы все были такими, как Петр… «Мастера, капиталисты и офицеры, которых правительство выписывало для внешней обороны и для внутренних хозяйственных надобностей, вместе со своей военной и промышленной техникой приносили в Москву и западноевропейский комфорт, житейские удобства и увеселения, и любопытно следить за московскими верхами, как они падко бросаются на иноземную роскошь, на привозные приманки, ломая свои старые предубеждения, вкусы и привычки. Внешние политические отношения, несомненно, поддерживали эту наклонность к иноземным удобствам и развлечениям».
«Человеческое, слишком человеческое», — как писал великий философ.
Петра часто обвиняют в любви к иностранному во вред русской культуре. Частично эта тема раскрывалась ранее, когда обсуждалось, зачем были специальные указы о смене привычной одежды на «заморскую». Рассмотрим второй аспект: приглашение иностранных специалистов. Соловьев пишет:
«Иностранцы приглашались в Россию на следующих условиях: совершенно свободный въезд, безопасность на пути и содействие всякого рода; свободное отправление веры; иноземцы не подвергаются суду и наказаниям, по обычаю русскому, для чего учреждается Тайная военного совета коллегия, которая будет чинить правосудие, во-первых, по законам божеским, а потом по римскому гражданскому праву и другим народным обычаям милостиво. Но, призывая отовсюду искусных иностранцев, Петр только для одного народа делал постоянное исключение, для жидов. «Я хочу, — говорил он, — видеть у себя лучше народов магометанской и языческой веры, нежели жидов. Они плуты и обманщики. Я искореняю зло, а не распложаю; не будет для них в России ни жилища, ни торговли, сколько о том ни стараются и как ближних ко мне ни подкупают»«.
Напоминаю, что столь льготные условия предоставлялись не каждому желающему приехать в Россию иностранцу — приглашались именно ученые, мастера высокого класса, военные специалисты и др. Те, кто мог не только делать что-либо сам, но и обучать своей профессии. Наглядно иллюстрирует этот концепт примечание об евреях (прим.: слово «жид» в то время не было ругательным, а имело такое же значение, как «еврей» в настоящем) — общеизвестно, что главной их специализацией было именно ростовщичество и тому подобная финансовая деятельность, а как Петр относился к тем, кто желал копить, а не работать, уже описано выше.
При всем этом иностранцы изначально заявлялись именно на вторые роли, а не первые. Скажем, Указ от 11 декабря 1717 года «О штате коллегий и о времени открытия оных» гласит, что «Реэстр людям в Коллегия в каждой по сему: … Русские: Президент, Вице-Президент (Русской или иноземец); 4 Коллегии Советники, 4 Коллегии Ассесоры, 1 Секретарь, 1 Натарий, 1 Актуарий, 1 Регистратор, 1 Переводчик…». Т. е. президентом должен быть всенепременно свой, русский; иностранец может занимать пост не выше вице-президента. Из этого правила известны исключения, но это — именно что исключения, обусловленные заслугами перед Россией.
Те же иностранцы, которые хотели лишь нажиться на русских, выдворялись обратно. В качестве примера можно привести немца Нейгебауера из Лейпцигского университета, который был рекомендован саксонским посланником генералом Карловичем в качестве учителя для царевича Алексея, к которому и был определен в 1701 году «для наставления «в науках и нравоучении». Однако Нейгебауер хотел слишком многого. Характерное высказывание из жалобы Ф. М. Апраксину: «Обретаю столько гонения, что не возмогу претерпеть, понеже: 1) не хотят мне чина гофмейстера оставить, для которого меня Карлович сюда вывез…». Очень, знаете ли, страшные гонения — не дают чин гофмейстера. Да и «вывозили сюда» не а чином, а как наставника — хотя, конечно, Нейгебауер и Карлович могли думать иначе. В результате Петр выставил Нейгебауера и приказал «ехать без отпуска, куда похочет, за то, что писался самовольно гофмейстером и ближних людей называл варварами и бранил всякою жестокою бранью».
Нейгебауер обиделся и в 1704 году издал в Германии брошюру под заглавием: «Письмо одного знатного немецкого офицера к тайному советнику одного высокого владетеля о дурном обращении с иноземными офицерами, которых москвитяне привлекают к себе в службу» — не первый и не последний пасквиль о России, написанный европейцами.
Петр не хотел «европеизации» России в смысле засилья иностранцев; европейцы ему нужны были лишь временно. Ключевский, смягчив последнее слово в предложении, пересказывает сохранившиеся слова Петра: «Европа нужна нам еще на несколько десятков лет, а там мы можем повернуться к ней спиной».
Я не сомневаюсь, что Петр Великий так бы и сделал; но дальше правил уже не он…
ЗЕРКАЛО НРАВОВ
К вопросу социальных преобразований и культуры относится и еще один распространенный миф: мол, русские были дики в быту, некультурны и хлебали щи исключительно лаптями. В качестве аргумента приводится издание в 1717 г. переводной книги «Юности честное зерцало, или показание к житейскому обхождению», которая представляла собой справочник по этикету.
«… в обществе в круг не плевать, а на сторону, в комнате или в церкви в платок громко не сморкаться и не чихать, перстом носа не чистить, губ рукой не утирать, за столом на стол не опираться, руками по столу не колобродить, ногами не мотать, перстов не облизывать, костей не грызть, ножом зубов не чистить, головы не чесать, над пищей, как свинья, не чавкать, не проглотя куска не говорить…»
И опять обличители «забывают» сравнить «быт русских варваров» с тем, что творилось в то же время на Западе. Иштван Рат-Вег, «Комедия книги»:
«Странно выглядит знаменитый французский бонтон, если изучать его по книгам писателей той поры. В 1766 году в Страсбурге вышли правила хорошего тона, написанные неким месье Прево («Elements de politesse et de la bienseance ou la civilite, qui se pratique parmi les bonnetes gens. Par Mr. Prevost»). Отдельная глава в книге толкует о том, как надо раскланиваться, и предлагает виртуозно сконструированные, сочащиеся изысканной вежливостью фразы, которыми вы можете пригласить кого-нибудь на обед. Формулы эти поистине восхитительны — но затем, увы, следуют сорок правил, как вести себя за столом.
Из них выясняется, что герои галантной эпохи, которые появлялись на обеде в кружеве, шелках, золотом шитье; которые с неподражаемой изысканностью вели к столу своих дам; которые нашептывали им на ухо комплименты, напоенные всем очарованием французского языка, — словом, эти непревзойденные кавалеры, сев за стол, вели себя, словно свиньи.
Вот отрывок из золотых правил: «Заняв место за столом, снимите шляпу, сядьте на стул прямо, не разваливаясь и не опираясь на стол; не тычьте локтями соседей, не чешитесь, не трясите коленями, не вертите головой без причины. Ничего нет отвратительнее, чем когда человек за столом кашляет, плюет, сморкается. Если уж никак нельзя иначе, то прикройте лицо салфеткой, особенно если прочищаете себе нос. Ни в коем случае не показывайте, как вы проголодались, не смотрите с жадностью на блюда, словно все готовы сожрать. Когда мясо будет разрезано, не лезьте к нему со своей тарелкой первым, а подождите, пока до вас дойдет очередь. Не кладите в рот новый кусок, если не проглотили еще предыдущий… Некрасиво руками брать жирную пищу, соус, сироп — потому хотя бы, что это ведет к трем другим неприличным вещам: 1) постоянному вытиранию рук о салфетку, которая становится грязной, как кухонная тряпка, 2) вытиранию рук о хлеб, что еще хуже, 3) облизыванию пальцев, что уже верх безобразия. … Если вы уже пользовались ложкой и хотите опять зачерпнуть ею супа из супницы, прежде вытрите ложку, так как за столом могут оказаться чувствительные гости, которые больше не станут есть суп, куда вы окунули ложку, побывавшую у вас во рту. Нельзя ничего бросать на пол; и нельзя, если вы что-нибудь уронили, поднимать и класть обратно в тарелку. Во время еды рот держите закрытым, чтобы не чавкать, как животное; во время питья нельзя издавать горлом звуки: соседу ни к чему считать ваши глотки».
Милое, идиллическое рококо!»..
Знаете ли, щи лаптем хлебать, конечно, некультурно, но вот брать руками соус или сироп… Да и «зерцало», обратите внимание, — переводное.
Впрочем, именно на этом примере имеет смысл отметить и отрицательный эффект реформ. Именно с Петра началось разделение дворянства и простого русского народа не только в сословном плане, но и в культурном. Стандартное свойство человечества — заимствовать внешнее и не замечать внутреннего смысла. Петр не смотрел на сословные предрассудки и притязания, он работал на пользу всего народа. После него, как нетрудно догадаться, плоды работы преобразователя были повернуты в пользу одного господствующего сословия. Эта идея, кстати говоря, пришла именно с «цивилизованного запада» — именно там пропасть, разделяющая простой народ и правящий класс, была не просто количественной «кто богаче живет», но качественной — простой народ настолько не считался за людей, что в принципе не интересовал высший свет. Известное высказывание Марии-Антуанетты «У них нет хлеба? Так пусть едят пирожные» — это вовсе не циничный юмор, а наглядная демонстрация отношения к таким низменным вопросам. Ну не знает придворная дама, что там ест народ. Не барское это дело…
При всем отношении к крепостным — включая и продажу, и проигрыш в карты — такое незнание для русского душевладельца было попросту невозможно. А вот именно с заимствования внешней иноземной культуры и полное отчуждение дворянства от народа, включая (в более позднее время) чуть ли не полный переход на французский язык вместо родного русского. Впрочем, тема русского дворянства — для отдельной статьи.
Пожалуй, суть социальных преобразований Петра Великого можно выразить его же фразой. 30 декабря 1701 года было запрещено подписываться уменьшительными именами («Ивашка» и пр)., падать пред царем на колена, зимою снимать шапки перед дворцом. Петр обосновал это так: «Менее низкости, более усердия к службе и верности ко мне и государству — сия то почесть свойственна царю».
Лучшие почести Императору — это верность и усердие в службе на благо государства, а вовсе не азиатское низкопоклонство.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Ключевский констатирует: «Реформа, совершенная Петром Великим, не имела своей прямой целью перестраивать ни политического, ни общественного, ни нравственного порядка, установившегося в этом государстве, не направлялась задачей поставить русскую жизнь на непривычные ей западноевропейские основы, ввести в нее новые заимствованные начала, а ограничивалась стремлением вооружить Русское государство и народ готовыми западноевропейскими средствами, умственными и материальными, и тем поставить государство в уровень с завоеванным им положением в Европе, поднять труд народа до уровня проявленных им сил. Но все это приходилось делать среди упорной и опасной внешней войны, спешно и принудительно, и при этом бороться с народной апатией и косностью, воспитанной хищным приказным чиновничеством и грубым землевладельческим дворянством, бороться с предрассудками и страхами, внушенными невежественным духовенством».
Известно — об этом писалось в начале статьи — что реформы задумывались задолго до Петра. Но если деятельность Петра не вносила по сравнению с прошлым ничего радикально нового, то почему же реформы Петра приобрели у потомства и даже современников Петра репутацию коренного государственного переворота?
Все просто: Петр Великий опередил свое время — он мыслил категориями будущего, преобразуя Россию в государство со строгой системой управления, сильной армией и флотом, мощной независимой экономикой, которое может оказывать сильное влияние на международную политику.
Народ же, от крепостных и до знатного народа, смотрел лишь в «здесь и сейчас» — и решительные преобразования Петра производили после осторожной и медлительной политики предыдущих правителей ошеломляющее впечатление. Не видя исторической перспективы, люди пытались объяснить нововведения государя его личными капризами. За разрушенными и введенными вновь частностями общественного быта они не видели ни общей сущности старого и нового, ни построения новой системы, ни важности разрушения старой. Просто отдельным фактам старого противопоставлялись отдельные же факты нового — а при таком подходе сложно увидеть что-либо, кроме бесцельного разрушения… И уж тем более не укладывалось в головах, что петровские реформы были подчинены интересам не отдельных сословий, а всего государства.
* * *
Что можно сказать об итогах деятельности Петра? Мне очень понравилось сравнение, которое, честно говоря, было приведено в одном реферате по истории, выложенном на множестве сайтов «для студентов» (автора не привожу именно по причине того, что мало ли кто сдал — а того, кто написал, тут уже трудно найти):
«Контраст с Турцией, другой важной страной у восточных границ Европы, особенно поразителен. И Турция, и Россия были полуевропейскими государствами. В течение двух столетий до правления Петра Турция была развита экономически, культурно и с точки зрения военных сил (по этой причине она больше продвинулась вперед на всех своих территориях, чем Россия). Но около 1700 года не было турецкого султана, который бы принял бы важность быстрой европеизации и стал бы развивать страну в этом направлении. Следовательно, пока Россия, начиная со времен Петра, делала гигантские шаги вперед, Турция лишь медленно плелась. … Сегодня, конечно, мы воспринимаем преимущество русских над Турцией как само собой разумеющееся».
Очень наглядная иллюстрация.
А вот что писал историк М. Н. Погодин в 1841 году: «В руках [Петра] концы всех наших нитей соединяются в одном узле. Куда мы ни оглянемся, везде встречаемся с этой колоссальною фигурою, которая бросает от себя длинную тень на все наше прошедшее и даже застит нам древнюю историю, которая в настоящую минуту все еще как будто держит свою руку над нами, и которой, кажется, никогда не потеряем мы из виду, как бы далеко ни ушли мы в будущее».
Вне зависимости от личного отношения к методам проведения реформ, нельзя не признать: Петр Великий является одной из величайшей фигур русской истории. Именно потому, что если бы не было его — то не было бы и России как Империи.
