Когда элита выдыхается, она первым делом теряет монополию на присвоение социального статуса. И пассионарные элитные группы выстраивают альтернативную социальную пирамиду. Очень скоро альтернативный статус становится куда более весомым, чем официальный, даже если это сопровождается материальными и карьерными потерями.
Сегодня плохо понимают смысл понятия «элита». А ведь ее функция отнюдь не управление – в граничных случаях она вообще может не иметь к управлению никакого отношения – а именно формирование безальтернативной модели социальной иерархии.
В Япония эпохи Хейян дикие тогда еще самураи практически отстранили родовую знать от управления, оставив ей исключительно церемониальные придворные функции. И что же? Не прошло и двух веков, как те же самые самураи переняли буквально все привычки и образ жизни аристократии, но сохранив прежний воинский дух – идеальный получился гибрид.
Англия была последней страной, где еще двадцать-тридцать лет назад сохранялось истинное значение словосочетания «титул или орден». И какой-нибудь этнограф сидел полжизни в джунглях не только из любви к профессии, но и в вожделении этой высшей формы признания. Впрочем, сегодня, увы, даже в Англии все это уже в прошлом.
Одним из характернейших признаков конца советской эпохи было полное отсутствие пиетета перед знаками отличия. Даже те, кто не делали карьеру, а работали исключительно из любви к профессии – относились к собственным регалиям сугубо утилитарно. Всякие госпремии и звезды героев соцтруда для настоящего, а не карьерного ученого, означали две вещи: просто деньги (что, конечно, приятно), а также несколько большую свободу в исследованиях, возможность выбивать дополнительное финансирование для своей лаборатории, отдела, института (что важно). Но и только.
В смысле же сугубо социального статуса эта советская наградная атрибутика в глазах самих кавалеров и лауреатов не стоила практически ничего. Тут, конечно, основная вина лежит на самом государстве, обесценивавшего собственными награды неряшливыми и неоправданно массовыми их раздачами, начиная еще с гражданской войны, когда четырехкратные кавалеры ордена Боевого Красного Знамени появились спустя неполных два года после учреждения награды – но речь сейчас о другом.
Как показывает многовековой опыт, человеку мало одной любви к работе. Человек – животное иерархическое. Обладание статусом, четкое понимание своего места в стае – жизненная необходимость.
Если обесценилась официальная сословная пирамида – статус начинают обретают в рамках пирамиды альтернативной...
В советское время ситуация осложнялась еще и тем, что «диссидентская альтернатива», подкармливаемая извне, стала давать материальный выигрыш задолго до Смуты.
Что поделаешь – любая внутренняя оппозиция для внешнего противника проходит по разведывательно-подрывному ведомству и прикармливается из соответствующих фондов.
Надо было быть либо идеалистом на грани идиотизма, чтобы, рассуждая о ленинском пломбированном вагоне и деньгах немецкого генштаба, не понимать, что сам находишься ровно в том же положении – либо законченной мразью, чтобы делать вид, что не понимаешь.
Вторых, как водится, было на два порядка больше.
В 80-ых годах большинство нормальных людей, ступивших, было, по молодости лет на скользкую «правозащитную» дорожку, увидев картинку изнутри, с брезгливостью отшатывались – поскольку там на каждого честного подвижника вроде покойного Марченко (оставив в стороне его правоту или неправоту) приходилось несколько сотен людей, устроившихся в этой «оппозиционной» системе куда уютнее, чем могли бы в официальной пирамиде.
Считалось, что они «пожертвовали академической карьерой во имя убеждений». Люди числились лифтерами и вахтерами, в действительности – просто хранили в ЖЭК-ах свои трудовые книжки и еще приплачивали сверх выписываемой на их имя зарплаты, которую делило между собой начальство и те, кто реально за них работал (ибо формально закон о тунеядстве по-прежнему существовал), благополучно издавали книжки на Западе (в большинстве случаев – безотносительно к ценности контента, просто по самому факту принадлежности к подкармливаемому слою (что-то вроде изданной Березовским в Англии ельцинской книжки, позволившей годами носить дедушке деньги под видом все новых и новых гонораров – что вы, что вы, какие взятки?), получали всяческие гуманитарные посылочки и читали «неофициальные лекции» во вполне официальных местах – но получали за них куда больше лекторов официальных.
Когда питерская ГБ озаботилась, скажем, лекциями о Мандельштаме (надо полагать, люди решили, что надо самим разбираться в вещах, которые «эти» любят) – то читать пригласили именно такую даму-лифтера (Дама в те годы была довольно известна, сегодня же прочно и заслужено забыта). Понимала свой предмет дама довольно посредственно – лекций ее, к счастью, слушать не приходилось, но и в обильно публикуемых в «тамиздате» статьях допускала грубейшие ошибки, в том числе и фактические. Несмотря ни на что, числилась крупнейшим живым специалистом по Мандельштаму, ибо – лифтер. И ГБ – куда уж официальнее – по сути, признавала тем самым примат альтернативной иерархии над официальной.
Спустя время те же персонажи, продолжая эксплуатировать свой «альтернативный авторитет», пишут историю – и лепится образ «мерзкого Совка, где задыхались все нормальные люди».
Примерно то же самое происходит и сегодня. Те же люди и их наследники старательно, на века лепят образ «военно-полицейского путинского режима». Очень старательно. На века.
Маленькое отступление. В голове рядового читателя, кроме всякого прочего хлама, хранится еще и усредненный образ римского императора – пытки, казни, кровища по бородище и сплошной промискуитет. Осуждать его за это трудно – ибо именно такую картину рисует подавляющее большинство римских историков.
Средний читатель не понимает одной очень простой вещи: почти все образованные римляне были так или иначе связаны с республиканской традицией и относились к своим императорам примерно так же, как сегодняшняя либеральная общественность к Путину (и как и будет относится впредь к каждому мало-мальски приличному президенту): сначала – затаенная надежда на «восстановление свобод», потом, когда выясняется, что «как при дедушке» больше не будет – лютая ненависть, брызги слюны и площадная брань. И тут очень кстати оказываются любые народные байки о нечеловеческом (т.е. – с народной точки зрения – о божественном) поведении императора – с той поправкой, что далекий от народных верований римский интеллигент не видит в них ничего божественного, а только возможность очернить ненавистного деспота хотя бы в глазах потомков (ибо счастливый Рим не знал еще возможности апелляций к «мировому сообществу») – да, да, сам резал, и кишочки по сантиметру вытягивал, и с сестрами спит, и с матерью спит, и Рим собственноручно сжег, и дома собственноручно взрывал…
И чем яснее будущий президент будет осознавать свой долг перед страной, а не перед либеральной общественностью, тем более лютую ненависть он будет вызывать.
И получается примерно то же самое, как если о наших временах судить исключительно по свидетельствам Шендеровича, Венедиктова и Политковской.
История знает единственное исключение из этого правила – император Цин Ши Хуанди навсегда остался для китайцев полубогом, создателем Поднебесной. Не в последнюю очередь благодаря тому, что живьем закапывал в землю книжников-конфуцианцев и истреблял их сочинения, так что вскоре просто некому стало лепить для потомства карикатурный образ правителя.
И весь пафос сталиноборчества тоже не в последнюю очередь объясняется тем, что Иосиф Виссарионович руководствовался не в пример более вегетарианскими резонами, нежели Великий Желтый Император.
Но, в конечном итоге, мир, в котором ты живешь, определяется только твоим выбором.
В частности, каждый из нас выбирает прошлое своего мира, а настоящее уже само складывается на его основе.
К примеру, годуновская пропаганда не могла не создать миф о самозванце. Заговорщики Шуйские не могли его не реанимировать. И уж тем более не могли его не поддерживать Романовы – легитимность их правления основывалась только на этом мифе.
Причем в рамках официального мифа равно омерзительны все – алчные Сапеги, ринувшиеся на соседнее государство под первым подвернувшимся предлогом, беспринципные авантюристы Мнишеки, совершенно запредельная Марфа Нагая, признавшая неведомо кого спасшимся сыном, продажное дворянское ополчение, вконец одичавшие бандиты-казаки, народ-идиот...
Мир, в котором живу я, лучше хотя бы с эстетической точки зрения: рыцарственные Сапеги, кинувшиеся на выручку обиженному наследнику (не без расчета на прибыль, конечно, но это практически всем рыцарственным начинаниям тех времен свойственно), верное дворянство и казачество, мудрый и прозорливый народ...
Негодяями в этой версии оказывается только кучка изменников-бояр, злодейски умертивших законного государя Дмитрия Ивановича.
У этого мира есть, по крайней мере, одно несомненное достоинство.
Здесь воздух чище.
И это принципиально, потому что наши оппоненты отличаются от нас, кроме всего прочего, еще и тягой к самым грязным интерпретациям из возможных.
Кстати, вполне подходящий ключ к их подсознанию дает знаменитый «Сталкер» Тарковского.
В исходной повести – в «Пикнике на обочине» – Золотого Шара, исполняющего самое заветное желание, испугался – и вполне резонно – битый и калеченный жизнью уголовник Ред Шухарт. Прекрасно знавший, что были другие, лучшие, но – не дошли, не дожили… А ему, ломанному, меченому, порченному, просто опасно подходить к Шару и загадывать желание...
У Тарковского же – Комнаты Желаний должны боятся все честные люди. «Откуда я знаю, чего хочет мое подсознание?»
И это – не просто туфта, а туфта подлая и трусливая.
Всякий достойный человек примерно знает (как минимум – догадывается), что именно сидит у него в подсознании. Психоанализ предназначен исключительно для очень больных (а судя по источникам, и сам доктор Фрейд, и подавляющее большинство его пациентов относились именно к этой категории) либо – для очень трусливых людей, не смеющих заглянуть туда самостоятельно.
Что же касается наших шестидесятников – они вполне догадывались, что у них там сидит. Но им было просто необходимо тщательно задрапировать это постыдное знание.
Не случайно одним из любимейших афоризмов тех лет было:
«Абсолютная власть развращает абсолютно».
Надо только чуть вслушаться:
«Развращает… растлевает… насилует…»
Люди были органически неспособны представить себя субъектом действия. Субъектом предстает только безличная власть, себя же они могли представить только в роли растлеваемого и насилуемого объекта. Что, впрочем, и происходило в действительности. За одним маленьким исключением – им страсть, как не хотелось очень уж отдаляться от страшного и вожделенного насильника.
Вокруг них происходила реальная жизнь, одни полноценные люди – пусть даже заблуждающиеся – шли за свои убеждения в лагеря и, случалось, погибали, другие – пытающиеся не допустить сегодняшней Смуты – их ловили и сажали.
А эти – спекулировали на своей якобы причастности к первым и лелеяли любимую «фигу в кармане», стараясь никак не вытащить ее наружу – чтобы не лишиться своей пайки, выдаваемой вторыми. Мечта шестидесятника – быть рядом с властью (чего, надо отдать им должное, они достигали всегда), консультировать, направлять, сбивать с пути, заводить в бурелом…
Но – Боже упаси – никогда не быть властью, ибо власть – это ответственность. Причем ответственность они тоже понимали убого – что-то вроде толпы пьяных мужиков, которые поднимут на вилы после неизбежного бунта (ведь не может же мое правление привести к чему-либо другому!), либо смерти в «нью-чекистских застенках», когда вчерашние друзья сцепятся в борьбе за власть единоличную (ведь не могут не сцепиться, они же такие же мрази, как и я сам – раз мои друзья!)
Но ведь нельзя всего этого осознавать! И цеплялись за соломинку – власть развращает.
«Я не хочу власти, ибо меня власть развратит – вот что имел в виду каждый из них. И это правда. Но, как водится, не вся.
Вся правда звучала бы так:
«Тебя развратит и власть, и безвластие, и богатство, и нищета, и все, что угодно, потому что твоя жидкая кость и бледная моча в венах от самого рождения предназначены для растления. Ничего другого тебе не грозит, и ничего другого тебе не суждено. Не отпихивай так испуганно призрак власти бессильными ручонками, тебе никто ее не предлагал. Пошел вон, слизняк, не путайся под ногами у настоящих людей с красной кровью – зашибут ненароком...»
И сегодня, как всегда, они старательно вьются рядом с властью, просто потому, что они – это паразиты с очень узкой специализацией. В другой среде, вдали от власти, они просто не выживают…
Власть же, в свою очередь, всегда старается выстроить систему защиты от «прилипал», и всегда терпит поражение. Слишком поздно она понимает, что защита была рассчитана на полипов старого образца, на тех, которые облепили днище предыдущей власти, полипов, в конечном итоге, полностью ее парализовавших и сделавших, тем самым, возможным ее свержение. Новую же власть облипают существа новой формации, сила которых – в том, что они сами до поры до времени осознают себя искренними сторонниками и пламенными борцами. Паразитарный же их характер им самим становится ясен не раньше, чем они пожрут новую идею, новую власть, и сами станут этой новой властью. К этому времени очередную эпоху можно считать завершенной. Система дозрела до нового переворота...
Самообман и самовнушение – главное оружие социального паразита. Механизм чисто биологический – только более или менее искренняя вера способна мобилизовать организм на сверх-усилия, которые необходимы, чтобы свалить предшественников, обладающих властным ресурсом, но уже знающих правду о самих себе. Лицемерие способно ввести в заблуждение окружающих, но не собственную биохимию. Для впрыска адреналина нужна искренняя ярость и искренний восторг...
Хоть как-то их распознавать удается только благодаря их неадекватно болезненным реакциям на слабые раздражители. Человек, тщательно выстраивающий систему самообмана – не обязательно альтруистического, самообман куда эффективнее не на уровне целей, а на уровне внутренних мотивировок – резко увеличивает число своих болевых точек. К собственным, природным, прибавляются точки, в которых паутина лжи особенно тонка, противоречива... Он начинает резко реагировать на любое прикосновение к этим точкам, в которых слишком велик риск самому увидеть правду. Не понимая, что неадекватной реакцией выдает себя окружающим с головой...
Кстати, не исключено, что и национальный самообман подобен личностному. Если национальный поведенческий стереотип включает в себя неадекватную реакцию на любое прикосновение к теме – тоже повод задуматься…
Возможно, хоть каким-то временным заслоном против паразитов может послужить требование сверх-жертвенности. Мининское: «заложим жен и детей своих». И Бог с ним, с самим Мининым, пускай даже сам он никого не закладывал, а совсем даже наоборот...
Дело в рецепте.
Много найдется охотников поработать даром – и совершенно искренне – на перспективную идею. Но в подсознании все равно живет понимание, что «даром» – состояние временное, потом воздастся сторицей. А вот положить людям сразу настоящую зарплату, но потребовать с первого же дня отдавать 80-90% в соответствующий фонд – это может быть и надолго. Охотников сразу поубавиться. Тоже не панацея, слишком похоже на знакомый «партмаксимум», но хоть какая времянка. Да и перерождение большевиков все же заняло несколько больше времени, чем мгновенное перекидывание через голову демократических оборотней...
А там, со временем, можно будет выстроить и более долговечную конструкцию.
