В советское время каждый школьник знал о том, что Ленин испытывал страсть к шахматам, решал шахматные задачи и этюды. Приводились даже партии, сыгранные вождем Октябрьской революции. А вот об отношении другого вождя к шахматам никогда не упоминалось.
Чёрно-белая горячка
Неизвестно, садился ли Сталин когда‑нибудь за шахматную доску или нет. Правда, в одной из телепередач экс-чемпион мира Анатолий Кaарпов сказал о том, что была где‑то напечатана партия между Сталиным и наркомом внутренних дел Ежовым, но, по словам Анатолия Евгеньевича, эта партия, скорее всего, придуманная.
Впрочем, играл Сталин в шахматы или нет, большого значения не имеет. Важно другое — он прекрасно понимал всю притягательную для миллионов людей силу этой игры, ее воспитательное значение и ту роль, которую могут сыграть ведущие шахматисты для укрепления престижа, авторитета страны за рубежом.
Вот почему уже в 1925 году при обсуждении в Политбюро ЦК ВКП (б) вопроса о проведении в Москве крупнейшего международного турнира с участием лучших иностранных шахматистов, в том числе чемпиона мира Капабланки и экс-чемпиона Ласкера, Сталин решительно высказался в пользу положительного решения вопроса. Между тем было немало оппонентов, указывавших на слишком большие расходы, которые потребует проведение турнира.
Как известно, Московский международный турнир 1925 года имел большой успех, вызвал небывалый для страны Советов интерес, настоящую «шахматную «горячку» (Всеволод Пудовкин даже снял фильм с таким названием), и можно считать, что именно эта «горячка» дала импульс шахматному буму, вскоре охватившему страну, ставшей с годами поистине Меккой древнейшей игры. Сталин был доволен — турнир 1925 года, приезд в Москву Капабланки, Ласкера, Маршалла, других знаменитостей как бы знаменовал собой прорыв блокады, созданной Западом вокруг молодого советского государства.
Главным организатором первенства был известный государственный деятель Николай Крыленко, который многие годы стоял во главе шахматного движения страны. За доской Крыленко встречался с Лениным, Куйбышевым, Калининым, Фрунзе. Неизвестно, был ли среди его партнеров Сталин. Зато известно другое — Сталин неофициально посетил в один из туров гостиницу «Метрополь», где проходил Московский международный турнир. Оставаясь за специальным занавесом, он наблюдал за игравшимися партиями.
Спустя десять лет вождь также неофициально посетит Московский международный турнир 1935 года, проходивший в Музее изящных искусств, и с таким же интересом будет наблюдать за борьбой гроссмейстеров.
Тридцатые годы — период особого интереса Сталина к шахматам. СССР не входил до войны в международные федерации по различным видам спорта, и поэтому наши спортсмены не встречались в официальных соревнованиях с сильнейшими зарубежными атлетами. А вот шахматисты такую возможность имели. Пример тому — три московских международных турнира (1925, 1935 и 1936 годов).
Именно в 1930‑х годах был выдвинут лозунг — «Советский, значит, лучший». Спустя десятилетия это прозвучало в известной песне: «Мы хотим всем рекордам наши звонкие дать имена!» И вот били рекорды летчики во главе с Валерием Чкаловым, шахтеры, нефтяники… К Сталину приглашают известного штангиста Серго Амбарцумяна и тот дает вождю слово, что побьет мировой рекорд в тяжелом весе немца Мангера (этого фашиста Мангера, как выразился Сталин).
Амбарцумян, действительно, бьет рекорд и становится рекордсменом мира, и газеты всей страны сообщают, что Серго сдержал слово, данное товарищу Сталину, а значит, теперь именно советский тяжелоатлет сильнейший в мире, он — самый сильный человек на планете.
Но советский человек должен был доказать не только свою физическую, но и умственную силу, считал Сталин. А где же ее докажешь, если не в шахматах — интеллектуальном древнем спорте, мудрейшей из игр, пользующейся особой популярностью и уважением в мире. Следовательно, перед советскими шахматистами должна быть поставлена задача завоевания мирового первенства, и Сталин ее формулирует.
Ставка делается на самого молодого и талантливого — Михаила Ботвинника, который в 1931 году, в двадцать лет стал чемпионом СССР. Потом он повторил этот успех, сыграв вничью матч с Флором, и вместе с ним (в двадцать четыре года) выиграл Московский международный турнир 1935‑го, опередив и Капабланку, и Ласкера.
Правда, на Московском международном турнире 1936 года Ботвинник оказался вторым, позади Капабланки. Кстати, как рассказывал мне Михаил Моисеевич Ботвинник, Сталин после завершения турнира 1936 года принял Капабланку и имел с ним довольно продолжительную беседу.
Кубинец во второй раз оказался в Москве. Впервые это случилось в 1925 году, когда он давал здесь сеанс одновременной игры, в котором участвовали Ворошилов, Куйбышев, Крыленко, а за партиями наблюдали Калинин и Орджоникидзе. Но второй визит в Кремль спустя одиннадцать лет был куда важнее. Ведь великого шахматиста принимал сам советский вождь!
По словам Ботвинника, опирающегося, очевидно, на рассказ самого гроссмейстера, Сталин принял гостя очень тепло (он умел очаровать собеседника, особенно иностранца, произвести на него самое лучшее впечатление — об этом свидетельствует пример Лиона Фейхтвангера, Анри Барбюса и даже Франклина Рузвельта).
Прежде всего, вождь поздравил кубинца с блестящей победой в турнире, потом поинтересовался мнением экс-чемпиона мира об игре советских шахматистов, в первую очередь Ботвинника. Капабланка хорошо отозвался об игре советских мастеров, а Ботвинника назвал одним из сильнейших шахматистов мира.
На вопрос Сталина, может ли Ботвинник стать чемпионом мира, кубинец ответил утвердительно, подчеркнув, что для этого у советского шахматиста есть все необходимые данные — молодость, большой талант, умение готовиться к ответственным соревнованиям, целеустремленность. Капабланка восторженно отозвался о том небывалом интересе, который советские люди проявляют к шахматам, о внимании советского руководства к развитию шахмат в стране. Сталин, судя по выражению его лица, был доволен такой оценкой.
Будучи профессиональным дипломатом, Капабланка не мог не коснуться темы советско-кубинских отношений, горячим сторонником развития и улучшения которых он был. Экс-чемпион мира пытался даже обсудить вопрос поставок на Кубу советской нефти и другого сырья в обмен на кубинский сахар, но Сталин уклонился от конкретного обсуждения, поддержав лишь мысль о необходимости улучшения отношений между СССР и Кубой.
Так закончилась эта историческая встреча в Кремле.
Кремлёвский дебют
Принимая Капабланку, Сталин вновь показал, сколь высоко он ценит шахматы и ждет от советских шахматистов в ответ на свое внимание к ним громких побед. И в том же 1936 году Ботвинник добивается замечательного успеха — вместе с Капабланкой делит первое-второе места на крупнейшем турнире в Ноттингеме, где играли и чемпион мира Эйве, и три экс-чемпиона — Ласкер, Капабланка, Алехин.
Победа Ботвинника была встречена в Москве с ликованием. «Правда» посвятила его успеху передовую статью. Нарком тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе (разумеется, с согласия, а скорее, по предложению Сталина) премировал победителя Ноттингема персональным автомобилем, что по тем временам было исключительным явлением.
Сам Ботвинник, как и было принято тогда, сразу же по окончании турнира рапортовал вождю о победе, связав ее, конечно, с именем Иосифа Виссарионовича. В книге «К достижению цели» Ботвинник пишет, что ему позвонил сотрудник газеты «64» и сказал, что получено его письмо Сталину, и редакция хочет, «чтобы избежать неточностей», прочесть его Ботвиннику. Тот выслушал, сразу понял, в чем дело, и, конечно, текст утвердил. «Все это организовал Крыленко, — сообщает Ботвинник, — он понимал, что я из скромности писать письмо Сталину не буду, а отсутствие письма может нанести ущерб шахматам».
Крыленко действовал в полном соответствии с неписанными законами той поры, строго придерживался ее правил. Он по‑настоящему любил шахматы и делал все, чтобы наши успехи быстро росли, и чтобы Сталин, для которого престиж руководимой им страны был превыше всего, и о его решающей роли во всех успехах никто не должен был забывать, был доволен.
Сталин, действительно, был очень доволен победой Ботвинника и шахматным бумом в стране, но вот сам Крыленко вскоре чем‑то вызвал его недовольство. Причины этого недовольства были, конечно, связаны не с шахматами, и не с альпинизмом, которым он тоже руководил, а с политикой. Крыленко, видимо, допустил какой‑то политический просчет, чего‑то не учел и поплатился за это.
Тревожный сигнал, свидетельствующий о том, что он попал в опалу, Николай Васильевич почувствовал в январе 1938 года на сессии Верховного Совета СССР, когда первый секретарь ЦК Компартии Азербайджана Мир Джафар Багиров, пользовавшийся полным доверием Сталина, посвятил основную часть своей речи наркому юстиции Николаю Крыленко.
«Вопросами наркомюста товарищ Крыленко занимается между прочим, — утверждал оратор. — Если раньше товарищ Крыленко большую часть своего времени уделял туризму и альпинизму, то теперь отдает свое время шахматной игре… Нам нужно все же узнать, с кем мы имеем дело в лице товарища Крыленко — с альпинистом или с наркомом юстиции? Я убежден, что товарищ Молотов учтет это при представлении нового состава Совета народных комиссаров Верховному Совету».
И товарищ Молотов это, разумеется, учел…
Конечно, наивно было бы полагать, что Багиров сам, по собственной инициативе решил вдруг публично раскритиковать, а точнее, высмеять, наркома юстиции. Сделал он это, безусловно, по команде Сталина. И Крыленко понял, что дела его плохи. Вскоре он был арестован и расстрелян. Так трагически закончилась жизнь человека, стоявшего у истоков шахматного движения в СССР и много сделавшего для советских шахмат.
В том же 1938 году Ботвинник занял на АВРО-турнире третье место, выиграв великолепные партии у Алёхина и Капабланки. После этого с согласия Сталина вступил в переговоры с чемпионом мира (Алёхин к тому времени вернул себе этот титул, взяв реванш у Эйве) о возможности сыграть с ним матч за шахматную корону.
Покинув Советскую Россию в 1921 году, Алёхин на Родине стал белоэмигрантом. Однако в 1935‑м и 1936‑м годах он послал в Москву пару покаянных писем. В них Алёхин говорил о своих ошибках в прошлом по отношению к советской власти, о том, что за последние годы его «равнодушное отношение к гигантскому росту советских достижений превратилось в восторженное». Хотел вернуться в Россию…
Ответа на свои письма Алёхин так и не получил. Почему? Да потому, очевидно, что Сталину он был просто не нужен и прежде всего в качестве чемпиона мира. Для него Алёхин был и оставался представителем старой России, дворянином, враждебно относившимся к советской власти и подтвердившим это в своей знаменитой речи в Русском клубе Парижа, произнесенной после победы над Капабланкой в 1927 году.
В его искреннее раскаяние Сталин не очень верил, да это и не имело для него никакого значения. Ему нужен был другой чемпион — молодой, воспитанный советской властью, всем ей (а значит, и ему, Сталину) обязанный. Безупречно идейный. Как раз такого человека он видел в лице Ботвинника, и, следовательно, именно Ботвинник должен был стать чемпионом мира. Именно его Сталин будет поддерживать до самой смерти.
Хотя переговоры Ботвинника с Алёхиным в 1938 году были успешны, и они договорились о проведении матча, ему так и не суждено было состояться. Помешала война. Кстати, несмотря на всю тяжесть войны, ведущим шахматистам страны была обеспечена бронь от призыва в армию.
Владимир Андреевич Макогонов — один из сильнейших шахматистов страны конца 1930‑х — начала 1940‑х годов, у которого я занимался в 1960‑х в секции Бакинского Дома офицеров, рассказывал мне, что начало войны застало его в Ростове, где игрался полуфинал очередного чемпионата СССР.
Турнир был прерван 22 июня 1941 года. Макогонов вернулся в Баку и явился в военкомат с просьбой отправить его на фронт. Но ему отказали, по причине того, что у него бронь. Ведущих шахматистов берегли, так же как и лучших представителей культуры и искусства — известных писателей, актеров, музыкантов.
Сталин понимал — они, шахматисты, еще будут нужны стране для будущих турниров, для грядущих побед. Более того, в тяжелое военное время для них организовывали турниры, чтобы они имели необходимую практику. Пример тому — турнир в Свердловске в 1943 году с участием Ботвинника, Смыслова, Болеславского, Макогонова, Рагозина…
Эпоха Ботвинника
Война еще не кончилась, а в 1944 году был уже проведен чемпионат СССР, закончившийся победой Ботвинника. Кстати, в том же году был проведен и розыгрыш Кубка СССР по футболу (а в Англии, например, футбольная жизнь замерла на все военные годы, хотя на ее территории врага не было) — страна переходила к мирной жизни, ибо сомнений в победе уже не было.
А в 1945 году происходит событие, которое произвело колоссальное впечатление на весь шахматный мир. Речь идет о знаменитом радиоматче СССР — США на десяти досках в два круга. Американская команда до войны считалась сильнейшей в мире, тем неожиданнее был разгром, который учинила ей советская сборная во главе с Ботвинником. 15,5: 4,5 — такого счета не ждал никто. Советским шахматистам, добившимся столь убедительной победы, передают слова Сталина: «Молодцы!»
Как рассказывал мне Макогонов, игравший за сборную СССР на девятой доске, всем членам команды вручили премии по десять тысяч рублей (сумма по тем временам немалая). Итак, СССР — теперь самая мощная шахматная держава. Это доказал радиоматч. На очереди — завоевание мирового личного первенства.
Ситуация осложняется тем, что в годы войны Алехин, оставшийся в оккупированной Гитлером Европе, принимает участие в организованных фашистами турнирах, и к тому же его обвиняют в якобы написанных им антисемитских статьях. Американцы и англичане предлагают лишить Алёхина звания чемпиона мира, ему объявляют бойкот.
Москву такой ход событий не устраивает. Ведь если Алёхина лишат его титула, чемпионом могут объявить Макса Эйве и такое предложение уже высказывается на Западе.
Сталину докладывают о создавшейся ситуации, и он решает: несмотря на все обвинения в адрес Алёхина, матч на первенство мира с ним надо играть! Ботвинник посылает находящемуся в Португалии Алёхину вызов на матч, который, естественно, принимается. Однако чемпион мира неожиданно умирает от сердечного приступа в Эшториале 24 марта 1946 года.
Шахматный мир остается без чемпиона.
И вот 1948 год. Матч-турнир пяти сильнейших шахматистов мира за звание чемпиона. Корону оспаривают три советских гроссмейстера — Ботвинник, Керес и Смыслов, американец Решевский и голландец Эйве. Кстати, Пауль Керес, как и Алёхин, во время войны находился в оккупированной Европе и играл в тех же организованных фашистами турнирах, что и Алехин.
После войны, вернувшись в советскую Эстонию, Керес оказался под угрозой ареста. Но Сталин не разрешил арестовать гроссмейстера, хотя кто‑то из его окружения предлагал ему это. И не потому, что питал какие‑то особые симпатии к этому шахматисту или был уверен в беспочвенности выдвигаемых против него обвинений.
Будучи опытным, мудрым политиком, вождь понимал, что арестовать Кереса — самого популярного человека в Эстонии, гордость этой маленькой республики — значит, дискредитировать советскую власть в глазах тысяч эстонцев, только перед войной ставших советскими гражданами. Этого, по его глубокому убеждению, делать было нельзя.
Чемпиона Латвии Владимира Петрова арестовали перед самой войной за антисоветские высказывания. Против этого Сталин не возражал. Но Керес был фигурой куда более значительной и авторитетной в шахматном мире, чем Петров, и не учитывать этого было невозможно. Кереса лишь на два года отстранили от шахмат. Он пропустил знаменитый турнир в Гронингене 1946 года, но уже в 1947‑м вернулся к активной шахматной жизни, стал чемпионом СССР, выиграл турнир сильнейших шахматистов страны в Пярну.
Но, конечно, не на Кереса и не на совсем еще молодого Василия Смыслова делал ставку Сталин в начавшемся матч-турнире за первенство мира. Его фаворитом, главной надеждой был по‑прежнему Ботвинник. И не случайно, когда в ходе турнира возникла ситуация, вызывавшая опасения, что Сэмюэль Решевский может настичь лидера, которым был с самого начала Михаил Ботвинник, и всю советскую тройку пригласили в ЦК ВКП (б) к Жданову, тот, выслушав спокойную, критическую оценку Ботвинником игры американца, подчеркнуто сказал, обращаясь к нему: «Мы Вам желаем успеха». И Ботвинник оправдал возлагавшиеся на него надежды, стал чемпионом мира.
Конечно, Сталин был доволен — шахматная корона, наконец, оказалась в СССР! Задача, поставленная вождем еще в середине 1930‑х годов, была выполнена. Теперь ставилась другая — никому не отдавать завоеванную корону. Благо бурное развитие шахмат в стране, открытие сотен шахматных школ и секций, появление все новых и новых талантливых шахматистов, позволяло рассчитывать на то, что звание чемпиона мира надолго останется в СССР.
1951 год. Матч на первенство мира Ботвинник-Бронштейн. Впервые шахматную корону оспаривают в матче два советских шахматиста. Это — новый триумф советской шахматной школы. Говорят, что симпатии власть имущих были на стороне Ботвинника. Вероятно, так оно и было. Наверняка, Сталин не хотел смены чемпиона. Ботвинник уже стал идолом советских шахмат, кумиром миллионов любителей этой игры. Само его имя было символом наивысшего мастерства, а менять кумиров, идолов, вносить изменения в устоявшиеся представления людей Сталин не любил.
Конечно, шахматы были игрой, а в игре всякое возможно. Ботвинник мог и «сломаться», но лучше — титул все‑таки удержать. С политической точки зрения. И Ботвиннику вновь удалось добиться успеха.
1952 год. Сборная СССР готовится к первой своей Всемирной шахматной Олимпиаде. Тренировочные партии показывают, что Ботвинник находится не в лучшей форме. Члены советской сборной — Смыслов, Керес, Бронштейн, не питавшие симпатий к Ботвиннику, который мешает каждому из них взобраться на шахматный Олимп, — говорят, что чемпион мира сыграет на Олимпиаде плохо и не надо включать его в состав команды. Но как же ехать без шахматного короля, что скажут за рубежом? Сталину докладывают о создавшейся ситуации, и он, поразмыслив и, наверное, посоветовавшись с соратниками, принимает решение — надо ехать без Ботвинника.
Почему вождь решил именно так? Да потому что возможная неудача Ботвинника могла сказаться на его чемпионской репутации, поколебать годами создававшийся образ безупречного шахматиста, а значит, нанести ущерб шахматному престижу страны. Не сомневаюсь, что Сталин рассуждал именно так.
Команда поехала без Ботвинника, и хоть и выиграла Олимпиаду, но с большим трудом. Керес, заменивший Ботвинника на первой доске, набрал всего 6,5 очков из двенадцати. Стало ясно, как много значил для сборной СССР чемпион мира. Кстати, обиженный Ботвинник решил в том же году доказать своим недоброжелателям, что исключение его из команды было большой ошибкой, и он по‑прежнему — сильнейший шахматист мира. Ботвинник выигрывает чемпионат СССР с участием всех тех, кто предлагал вывести его из сборной.
«Взял корону, держи», — скажет спустя почти три десятилетия Леонид Брежнев Анатолию Карпову, поздравляя его с победой в Багио над Корчным. Мы не знаем, давал ли когда‑нибудь такой же наказ Ботвиннику Сталин. Они, насколько мне известно, не встречались. Во всяком случае, в воспоминаниях Ботвинника ничего об этом не говорится, и в частых беседах со мной Михаил Моисеевич об этом никогда не упоминал. Но мысленно подобный наказ вождь, наверняка, давал. И Ботвинник тринадцать лет являлся чемпионом мира.
Советская гегемония в шахматах продолжалась двадцать четыре года, пока в 1972 году в Рейкьявике Роберт Фишер не нарушил ее, победив Бориса Спасского. Будь жив в это время Сталин, его гневу не было бы границ. Проигрывать он не любил. И проигравших не щадил. Ни в политике, ни в спорте. Таким был характер вождя, для которого престиж страны был превыше всего. И шахматная «партия» Иосифа Сталина — быть может, лучшее тому доказательство.
