В мае нынешнего года президент Владимир Путин вручил в Кремле Звезду Героя Россия легендарному разведчику Алексею Николаевичу Ботяну. В прессе и на телевидении прошли многочисленные сюжеты и публикации, в которых ошибочно утверждалось, что именно полковник А. Н. Ботян являлся прототипом главного героя широко известной кинокартины «майор Вихрь» (в заглавной роли актер Вадим Бероев), снятой по повести Юлиана Семенова.
Однако свою повесть автор написал после работы с документами ГРУ по материалам так называемой резидентуры военной разведки «Голос», которой руководил капитан Евгений березняк. О существовании же А. Н. Ботяна Юлиан Семенов не подозревал. Не положено было знать.
Впрочем, все это никоим образом не умаляет заслуг Алексея Николаевича. Президентский Указ № 614 от 9 мая 2007 года фиксирует: за мужество и героизм, проявленные в ходе операции по освобождению польского города Кракова и предотвращению уничтожения его немецко-фашистскими захватчиками в период Великой Отечественной войны.
Но закономерно и то, что следом идет Указ № 615 о награждении советского военного разведчика, Герой Украины Евгения Березняка орденом «За заслуги перед Отечеством» IV степени. За спасение Кракова. Как говорит по этому поводу сам А. Н. Ботян, «делить на нечего. Главный спаситель Кракова — советский солдат, в кое понятие входим и мы, разведчики».
С легендарным разведчиком мы встретились примерно за месяц до его награждения, — встретились благодаря Сергею Александровичу Голову — ветерану первого состава Группы «А», участнику штурма дворца Амина. В течение десяти лет он возглавлял Курсы усовершенствования офицерского состава, являвшихся кузницей кадров разведчиков диверсантов КГБ и предназначенных для действий на западном театре военных действий в «особый период». Естественно, что уникальный опыт такого профессионала, каким является Алексей Николаевич, не мог быть не востребованным по линии КУОС.
Наиболее знаковые специальные операции, проводившиеся А. И. Ботяном и его товарищами в период Великой Отечественной войны, к настоящему времени достаточно подробно описаны в центральной прессе. Однако нам с Сергеем Александровичем удалось, как представляется, «разговорить» Алексея Николаевича — и тем самым полнее и глубже раскрыть образ этого человека-легенды.
ИЗ ДОСЬЕ «СПЕЦНАЗА РОССИИ»
БОТЯН Алексей Николаевич, полковник в отставке.
Родился 10 февраля (по новому стилю) 1917 года в Вильненской губернии Российской Империи. В марте 1921 года эта часть Западной Белоруссии отошла к Польше. После окончания школы был призван в армию Пилсудского, в составе которой, командуя зенитным расчетом, участвовал в боях с германскими войсками. После работал учителем в сельской школе.
В 1941 году по путевке комсомола был направлен в разведшколу НКВД. Участвовал разведывательно-диверсионной деятельности в тылу врага. После войны находился на нелегальной работе (получил, что примечательно, высшее техническое образование в Чехии), жил в Германии, позже работал в центральном аппарате разведки. Участвовал в подготовке кадров разведчиков диверсантов на базе КУОС. Консультировал сотрудников специального подразделения «Вымпел».
Герой Российской Федерации. Награжден двумя орденами Красного Знамени, Трудового Красного Знамени. Отечественной войны I степени, многими медалями. Имеет высшие польские и чехословацкие боевые награды. Почетный сотрудник госбезопасности. С 1989 года на пенсии.
ИСТОКИ
— Алексей Николаевич, давайте начнем с самого начала: где Вы родились, кто Ваши родители?
— Родился я по старому стилю 28 января 1917 года. Тогда это была Вилненская губерния, Ошмянский уезд. Деревня Чертовицы. Отец из крестьян был. Я в паспорте писался белорусом. И все равно меня путали то с армянином, то с молдаванином. Из-за окончания «ян». На самом деле фамилия Ботян имеет польско-белорусские корни и означает «аист».
— А почему такое название — Чертовицы? Неужели от черта?
— Я тоже об этом спрашивал отца. «Болота, черти?» — «Нет, деревня как черта между лесом и полями». Может быть, от этого. Бог его знает. Деда Николая я не помню. Он объездчиком был.
— То есть присматривал за полями, лесами?
— Вроде этого, старший лесник. Бабка — Тереза, судя по имени, католичка. Правда, в нашей деревне католиков не было. Но из тех мест, откуда ее взял дед, Журавцы, там как раз католиков было много. Когда поляки пришли, они насаждали католицизм. Страшно насаждали… Отец закончил училище и до Первой мировой войны уехал в Германию.
— А зачем?
— Не знаю. Жил некоторое время в Гамбурге. Оттуда переехал в Аргентину.
— Ничего себе! А на каком языке он там изъяснялся.
— Он знал и немецкий, и испанский. Жизнь, видимо, заставила. Столяром был. И, насколько я могу судить, хорошим столяром, мастером. Делал все: шкатулки, шкафы, окна, двери. И этим ремеслом зарабатывал. Кроме того, у нас было хозяйство небольшое.
— Лошадка была?
— Была. Двух или трех коров держали. Небольшой кусок земли… Вообще я должен сказать отцу спасибо, до сих пор благодарен ему, за то, что он дал мне возможность получить образование.
— Это при поляках?
— Да. С 1918 по 1939 год.
— А у Вас братья или сестры были?
— Две сестры. Одна, Мария, до сих пор жива — в Белоруссии, а младшая, Зинаида, умерла… Сами мы православные по религии. Только я в церковь не ходил, не признавал. Но с попом дружил, и все молитвы, положенные на уроке Божьем, знал до одной.
— С поляками дружили?
— Не только дружил, но за компанию ходил с ними в костел и знал основные молитвы на польском языке. В дальнейшем, кстати, это мне очень пригодилось.
…Отец владел немецким языком. Когда началась война, он находился на связи у наших партизан. И вот однажды немцы устроила в наших краях карательную экспедицию: сжигали все дома, находившиеся недалеко от леса. Оцепили и нашу деревню (ночью было дело) вывели жителей на лужайку. Отец обратился к старшему офицеру: «Я жил в Германии, отлично знаю немцев и уважаю вашу культуру. Войдите в наше положение. Вы приходите с оружием — мы подчиняемся. Те (партизаны) приходят с оружием и тоже забирают все. А нам то что делать, бедным? Война для нас несчастье». Выслушав его, офицер в дальнейшем приказал «Отставить!», и наша деревня осталась целиком.
Когда угоняли людей на работы в Германию, в том числе мою младшую сестру, отец пошел с написанным по немецки заявлением, и сестру оставили. Он читал немецкую литературу, у нас дома, помню, словари стояли — немецкие, испанские.
— Скажите, а почему с таким солидным багажом знаний и несомненным потенциалом Ваш отец занимался крестьянским трудом?
— Не могу сказать. Он ведь еще хорошо знал математику. Дети — седьмой, восьмой класс — приходили к нему: «Дедушка Николай. Помоги решить задачу!». И он садился с ними и решал.
В АРМИИ ПИЛСУДСКОГО
— А как Ваша судьба складывалась после окончания школы?
— Призвали в армию.
— В польскую?
— А как же, в польскую.
— В каком качестве Вам пришлось тянуть лямку?
— Служил в зенитной артиллерии. Определили в подофицерскую школу (по нашему, в школу младших командиров) и еще до ее окончания присвоили звание младшего унтер-офицера.
— Почему так произошло? Вы чем то отличились?
— Во время учебных стрельб мы должны были поразить мишень-планер, который на тросе тянул самолет. Я был старший в расчете, в первый заход с третьего выстрела поразил мишень, потом еще раз. И меня сразу произвели в младшие унтер-офицеры.
— Расскажите, пожалуйста, когда и с чего началась для Вас Вторая мировая война?
— С 1 го сентября 1939 го. Мы находились в Вильно. За две недели до начала боевых действий, 15 августа, нас перебросили на западную границу. По всем признакам чувствовалось приближение войны, она не стала для нас неожиданностью. В том же 1939 году Гитлер потребовал от Польши, чтобы она предоставили коридор в Восточную Пруссию. Поляки, рассчитывавшие на помощь Англии и Франции, согласно договору, — не согласились. Так что война чувствовалась.
…Что делать? Воевал, как это положено солдату. В первый же день на нас налетели фашистские самолеты. Сперва мы сбили одну вражескую машину, а потом в течение двух недель нашей батареей отправили в землю еще два «Юнкерса». Были стычки и на земле. Дело в том, что наши орудия шведского производства — очень хорошие, скажу я вам, — позволяли бить не только разрывными, но и бронебойными снарядами.
— Это значит прямой наводкой?
— Именно так. 17 го сентября мы находились в Луцке, это Волынская область, и здесь я впервые увидел летевшие советские самолеты. Немцы прижимали с одной стороны, наши (Красная Армия — Авт.) — с другой. Вскоре последовала команда — не сдаваться русским, а уходить на юг, т. к. к тому времени между Польшей и Румынией был заключен договор о взаимопомощи. Мы находились южнее Львова. Среди наших офицеров было много приписных, призванных из запаса. Они, в отличие от кадровых командиров, не были заражены антисоветскими настроениями и поэтому решили сдаться Красной Армии.
— Обошлось без боя?
— Не доходя примерно пятидесяти километров до границы, мы столкнулись с Красной Армией. Завязалась небольшая перестрелка, и мы сдались. Нас обезоружили и отправили в фильтрационный лагерь, два дня подержали — потом отпустили. Доехали мы уже до города Сарны. Там, на перроне, я случайно встретил младшего брата мой матери, он тоже был мобилизован. «Дядька Змитрук, — говорю ему, — а ну ка иди за мой». Доехали с ним до Барановичей — там ловят…
— Что это значит?
— Солдаты в буденовках сразу же оцепили поезд, погрузили нас в теплушки. Сориентировался по звездам, смотрю — едем на восток. «Э-э, — думаю, — это, брат, не домой, совсем в другую сторону». Дядьке своему и еще одному мужчине говорю: «Бежать надо!». Мы выбили доски и выпрыгнули на ходу.
— Далеко отъехали от Барановичей?
— Думаю, километров пять семь. Скорость небольшая — ничего не случилось. Вернулись обратною, я — в польской форме.
— В «конфедератке»?
— Нет, мы носили черные береты. Подошел к железнодорожнику, спрашиваю по польски: «Какой поезд на Лиду?» — «Идите быстренько, сейчас уходит!». Сели мы в вагон с дядькой, приезжаем — нас, вижу, опять ловят! Я попросил солдатика подождать минутку, водички попить, и опять ходу. Пришел пешком домой, и больше никто никаких претензий ко мне не имел.
ШКОЛА ОМСБОНА
— Кем Вы, вернувшись с фронта и избежав лагеря, решили стать в гражданской жизни?
— Школьным учителем. Побыл немного дома, а с 1 го января 1940 году открылись подготовительные курсы учителей — требовалась новая интеллигенция, и я пошел на них. Вступил в комсомол, хотя и до этого помогал некоторым подпольщикам (в период панской Польши — Авт.).
— А как же Вы оказались в школе НКВД?
— Перед самой войной. В 1941 году по путевке комсомола я ездил в Минск, на собеседование, — и в мае был зачислен в школу НКВД.
— Сидели не на 25 м километре?
— В Москве, на Кисельном. Так я стал советским разведчиком — и до сих пор им остаюсь.
— Вы помните своих первых наставников?
— Смутно. Преподаватели разные были, по разным дисциплинам, в том числе по русскому языку?
— Даже так?..
— Было много курсантов с Западной Белоруссии и Западной Украины, из Литвы, Латвии, Эстонии и Молдавии — вот для них был специальный курс русского языка.
…Началась война. В первый состоялся митинг, поле которого мы все попросились на фронт. «Время придет», — был ответ. 22 го или 23 го июля нас перебросили в созданную Отдельную мотострелковую специальную бригаду особого назначения. Огневую подготовку мы проходили на стрельбище «Динамо» около Мытищ. В составе ОМСБОН было много «интернационалистов», тех, кто воевал в Испании. И собственно испанцы, немцы-антифашисты. Вообще состав — смешанный: спортсмены, включая чемпионов и рекордсменов Союза, молодые рабочие московских заводов и фабрик, вчерашние студенты…
Поначалу нас разбили на отряды, а уже потом отряды переименовали в роты, батальоны. Командиров, в основном, поставили пограничников, — я помню старшего лейтенанта Соловьева. Стреляли, занимались минно-подрывным делом… Хорошо, надо сказать, была поставлена физическая подготовка.
— По Вам это заметно до сих пор.
— До сих пор два раза в неделю с товарищами играю в волейбол. Падать не падаю, но могу принять мяч и отпасовать. Так вот. Утром вставали — и кросс на пять километров, не меньше. С преодолением препятствий. А потом учеба с полной нагрузкой.
— Такой вопрос: кто показывал лучшие результаты — знаменитые спортсмены или обыкновенные ребята, из глубинки?
— Спортсмены… Один — ногу натер, идет хромает, другой простыл, а этим простым ребятам, которые из деревень и районов, хоть бы что. Они тянули лямку и никогда не жаловались.
УДАЧА В ОВРУЧЕ
— Расскажите, пожалуйста, как Вы с отрядом оказались в глубоком тылу врага? Если не ошибаюсь, это было в январе 1943 года.
— Это было январской ночью. Три разведывательно-диверсионные группы перешли линию фронта в районе Старой Руссы, это Новгородская область, чтобы в итоге оказаться в одном и том же заданном районе. Указание Центра было выполнено безукоризненно. Мы шли через Псковщину и всю Белоруссию. Бесшумно, без потерь — на юг до самой Украины.
— А конечная точка?
— На стыке Киевской, Житомирской и Гомельской областей, в глухих Мухоедовских лесах нам надлежало организовать базу. Отрыли землянки, поставили баню, организовали медпункт. Едва обжившись, стали посылать группы по всем южным направлениям — даже до Винницы доходили.
— Группы, вышедшие из района Старой Руссы, сохраняли самостоятельность?
— Когда мы были уже на месте, Центр приказал все три группы объединить под началом капитана госбезопасности Виктора Александровича Карасева. Числился я при нем помощником, но буквально рвался в бой, и наш командир разрешил мне выходить на задания, в разведку.
— Иначе бы Вам не удалось найти человека, который взорвал в городе Овруч фашистский комиссариат. Не будь Вашей настойчивости, не было бы и «случая». Как это произошло?
— Мы с товарищем возвращались после успешной операции, когда нас застиг рассвет. До леса далеко, кругом — степь… В этой ситуации разведчику следует где то надежно схорониться. «Дневка» — это время, которое нужно провести в светлое время суток. Провести в безопасности. В таких случаях нас часто укрывали люди из агентуры.
— Но в тот раз, в деревне Черниговка, Вы ведь заглянули в дом совершенно незнакомого человека?
— Хозяин — Григорий Васильевич Дьяченко — оказался бывшим старшиной Красной Армии. Не по своей воле он очутился посреди уже занятой фашистами территории. В плену не был. Надо сказать, что немцы украинцев не особенно то трогали, отпускали. Вот и вернулся этот Гриша домой к жене. Ну и жил себе.
— Но «совесть не давала покоя», так?
— Он отличным мужиком оказался. Нашим, советским. Мы почти ровесники с ним были. Гриша много чего мне порассказывал относительно немцев. «А знаешь, — потом говорит, — у меня ведь дальний родственник работает у немцев, в Овруче, в гебитскомиссариате, и они ему доверяют».
— А разве древний город Овруч являлся областным центром? Ведь «гебит», насколько я помню, по немецки означает именно «область».
— Овруч как населенный пункт сам по себе небольшой. Районный центр на территории Житомирской области. Но немцы его статус, исходя из военных соображений, для себя приподняли. И это область охватывала в то время Житомирщину, часть Киевской области и даже кусочек белорусской земли.
— То есть в Овруче была сосредоточена вся немецкая администрация этого обширного района?
— Да. Располагалась она в казармах, — их еще до войны называли Буденновскими. Охрана подступов и периметра по всем правилам, с колючей проволокой — не подберешься.
— И гранатами ведь не закидаешь.
— Пустое дело, только людей положишь. И кавалерийским наскоком не возьмешь. В прямом смысле. В нашем отряде имелся конный эскадрон численностью под сотню сабель. Я доложил Карасеву: «Установлен ценный контакт». — «Немедленно разрабатывай»! Прихожу я опять к Грише, объясняю: «Нужно повидаться с твоим родственником. Только как?» — «Запросто. Сядем и поедем. У меня в округе все полицаи знакомые. Я им скажу, что ты мой родственник».
— Рисковый мужик!
— Но только он для начала переодел меня. Подыскал куртку, штаны… Надел я белую длинную рубаху (в них местные ходили), подпоясался чем то вроде кушака. Две гранаты в кармане, а за пояс сунул 9 миллиметровый парабеллум.
— Хорошая штука, как по Вашему мнению? И что Вы можете сказать относительно «ТТ»?
— Честно говоря, я предпочитал именно этот пистолет другим системам. У парабеллума вся тяжесть находится в рукоятке, оттого из него легко целиться. Правда, имеется один существенный недостаток: не всегда выбрасывает стреляные гильзы. В критический момент парабеллум может заклинить. Что касается «ТТ» — это надежное, мощное оружие, но — тяжелое, что отражается на точности стрельбы. Для разведчика-диверсанта самое главное в критической ситуации — не промахнуться.
СЕМЬЯ ПОДРЫВНИКОВ
— Ладно, поехали к родственнику. Звали его Каплюком. Яков Захарович Каплюк. Работал он в гебитскомиссариате кем то вроде завхоза.
— И как он отреагировал на Ваше предложение? Не с радостью, очевидно?..
— Что ж, его вполне можно было понять: семья, двое детей. Он хотел быть уверенным в том, что после осуществления акции он и его домочадцы окажутся в безопасности, — и я дал соответствующие гарантии. Каплюку мы передали 140 или 150 килограммов взрывчатки. Научили, как подсоединить провода взрывателя к часовому механизму — обыкновенному будильнику.
— Каким образом удавалось проносить взрывчатку в здание комиссариата?
— Делала это Мария Каплюк, жена. Тротил она проносила частями, смертоносную ношу прикрывала своими детьми: одного брала на руки, другой рядом шел. А на локте — корзинка: мужу еду несет. Мы все очень переживали, т. к. она запросто могла «сгореть». Яков Каплюк, в свою очередь, складировал взрывчатку в подвале, тщательно маскировал и распределял по точкам (мы ему подсказали), чтобы взрыв произвел как можно больший разрушительный эффект. Оставалось только дождаться подходящего момента.
— И он не заставил себя ждать…
— В Овруч из Берлина прибыла специальная группа для планирования карательных акций с целью ликвидации партизанского движения в крае. И вот когда в заминированном здании шло секретное совещание по этому вопросу, раздался взрыв. Разом было уничтожено шестьдесят фашистов, включая гебитскомиссара Венцеля и начальника центра по борьбе с партизанами Зиберта. Мы с товарищами наблюдали за этим «светопреставлением» с городской окраины. Вместе с нами в полном сборе была семья Каплюка, которую мы вывели в лесной лагерь. Так что слово свое я сдержал.
После Овруча меня вместе с асом-подрывником нашего отряда Францем Драгомерецким, пустившего под откос более двадцати пяти вражеских эшелонов, представили к званию Героя.
За проведение операции, которая до сих пор изучается по «дисциплине Д», командир отряда Карасев подал рапорт в Москву о присвоении А. Н. Ботяну звания Герой Советского Союза. Однако в Центре решили иначе и дали в 1943 году орден Красного Знамени. В 1965 году, когда Алексея Николаевича вторично выдвигали на Героя, он опять получил Знамя. Поговаривали, что из за того, что он служил унтер-офицером в армии Пилсудского.
Ничего удивительного в такой порочной практике нет. Особенно на примере личности аса диверсий Ильи Григорьевича Старинова, которого также неоднократно представляли к званию Героя, а к своему столетнему юбилею, который он отмечал летом 2000 года, получил… орден «За заслуги перед Отечеством» IV степени! Для примера: «Заслуги» Аллы Пугачевой были оценены на степень выше. Так что чему тут удивляться.
Радует, что в отношении А. Н. Ботяна справедливость была в итоге восстановлена. Защищал он, правда, не Российскую Федерацию, а совсем другую страну. Но, думается, в данном случае это не принципиально, равно как и внешнеполитические мотивы, подтолкнувшие чиновников в Кремле к принятию этого знакового решения.
