В русском языке выражение «сделать по турецки» означает «не так, как у нормальных людей», а при слове Турция у многих возникают ассоциации вроде «янычар», «ятаган», «гарем», «султан», «паранджа» и тому подобное… Ассоциации, созданные русской литературой 19 века, ныне обрели статус мифа.
Однако последние 15 лет стали временем небывалого сближения России и Турции. Никогда ещё не было столь интенсивного развития экономических связей (двусторонний товарооборот в 2006 г. превысил 20 млрд. долларов), никогда не наблюдалось столь массовых явлений «знакомства на бытовом уровне» в виде туризма и челночного бизнеса.
Турция присутствует в России всюду — это лёгкая промышленность, строительство, сети супермаркетов «Рамстор» (в Турции она называется «Мигрос»), производство телерадиотехники… Мы в Турции заметны меньше, но значение России намного больше — газ и нефть не видны, зато любое колебание, связанное с этим рынками, вызывает беспокойство. По мере развития экономических отношений происходит и некоторое политическое сближение — только за последние годы состоялось несколько взаимных визитов на высшем уровне, ведутся консультации по различным стратегическим вопросам. Но, собственно говоря, с кем мы сближаемся?
МИФЫ О ТУРЦИИ
Турция — это не мусульманский султанат, а светская демократическая республика (кстати, единственная в исламском мире, если не считать некоторые постсоветские государства), в которой есть президент, парламент, партии и все привычные для западного общества институты. Здесь действует светское законодательство, а не законы шариата. Многожёнство и «гаремы» в этой стране официально запрещены, люди в крупных городах в основном одеваются по европейски, никто не заставляет женщин-иностранок носить платок (как в Иране), нет «сухого закона». Ислам остаётся религией подавляющего большинства и поддерживается государством, но почти никакого влияния на повседневную жизнь страны не оказывает — если сравнивать с Кувейтом или ОАЭ, где каждый призыв муэдзина заставляет всех прохожих тут же вставать на молитвенные коврики. Турки практически не страдают русофобией, относясь к русским, скорее, сдержанно-позитивно. Они в меру открытый, легко осваивающийся в трудных ситуациях народ, способный быстро обучаться чему то новому.
Большинству турок, вопреки распространённым мифам, не присуща какая то особая жестокость или воинственность — скорее, они весьма склонны к торговле и дипломатии. «Боевые» качества нации остались в имперском прошлом. Турция на протяжении всего республиканского периода ни разу не вступала в вооружённый конфликт с Россией, в том числе и в советские годы. Тем не менее она состоит в НАТО, куда вошла, опасаясь усиления советского влияния в регионе — в связи с чем теоретически может рассматриваться как потенциальный противник. Турция на государственном уровне не поддерживала чеченский сепаратизм — хотя, конечно, отдельные турки участвовали в чеченских войнах последнего десятилетия, попадая туда в качестве членов независимых от государства исламистских организаций.
Столица Турции — Анкара, а не Стамбул, вопреки странному мнению многих российских журналистов (поищите в Интернете фразы вроде «официальный Стамбул» или «Стамбул — столица Турции», чтобы убедиться, насколько всё запущено). Стамбул был столицей во времена Османской империи.
«ОСНОВНОЙ КУРС» АНКАРЫ
Турецкая внешнеполитическая стратегия, начиная с момента провозглашения Республики в 1923 г. и по сей день, стоит на «трёх китах»: национальных интересах, подчёркнутом прагматизме и крайней осторожности в принятии стратегических решений. Именно поэтому из Москвы и Вашингтона турецкое поведение кажется двурушничеством, «желанием сплясать и нашим и вашим за пятачок». Между тем, такой подход основан на глубокой исторической травме — трагедии распада Османской империи.
На протяжении веков политикой османских султанов было «балансирование» между Западом и Россией, при этом они продвигали собственный политический проект — создание некоей «счастливой империи для всех народов». Изначально предполагалось, что она должна быть мусульманской, но, поскольку обратить всё население гигантского османского государства в ислам так и не удалось, проект к концу 18 в. забуксовал (тому были и серьёзные экономические причины). В конце 19 в. появилась идея «единой османской нации, независимо от вероисповедания», но особого успеха она не имела — дело всё равно шло к распаду империи. Последней попыткой Стамбула спасти страну стало участие в первой мировой войне на стороне Германии и Австро-Венгрии, закончившееся крахом: султан был вынужден капитулировать, а империя развалилась и практически утратила суверенитет.
Группе националистически настроенных генералов удалось в ходе войны за независимость восстановить суверенитет страны. Но то, что им досталось, было лишь жалким обрубком некогда колоссальной империи. Тем не менее, новая элита Турции пришла к выводу, что её главная задача — сохранить достигнутое статус-кво, эту «синицу в руках». Следовательно (и генерал Мустафа Кемаль, тогда ещё не ставший Ататюрком, неоднократно говорил это прямым текстом), новая турецкая внешняя политика должна базироваться на нескольких «табу»: не выдвигать собственных «больших проектов»; не вовлекаться без особых причин в чужие «большие проекты»; не вести захватнических войн и не присоединять новые территории. Кроме того, было выработано несколько постоянных задач: сохранять «статус-кво»; ориентироваться на Запад как источник прогресса и процветания; любой ценой поддерживать дружественные отношения со всеми соседними странами (известный лозунг Ататюрка «Мир в стране, мир во всём мире»). В политологической литературе такой курс принято называть кемалистским. Все эти «табу» и принципы довольно строго соблюдаются по сей день.
ТЕНДЕНЦИИ, ЛЕЖАЩИЕ ВНЕ «ОСНОВНОГО КУРСА»
Идеологические течения, предполагающие отступления от кемализма, направлены на выдвижение Турцией собственных «больших проектов» или вовлечение в чужие, однако и они не предполагают территориальной или военной экспансии. Это следует учитывать при оценке перспектив отношений с Турцией.
Следует учитывать и ещё одну важную вещь. Как бы ни назывались турецкие внешнеполитические доктрины, все они в основе своей националистические. «Турецкий исламизм», к примеру, в первую очередь всё таки «турецкий», и лишь потом «исламизм». То же касается и всего остального. Весь спектр идеологий, представляет собой лишь разные «языки» для выражения одного и того же национализма.
Начнём с тенденции, которая в Турции находится на далёкой периферии общественного сознания, но в России неизменно вызывает беспокойство. Это пантюркизм. Пантюркистские идеи возникли не в Турции — первым их проповедником был этнический еврей, уроженец Австро-Венгрии и по совместительству английский агент Арминиус Вамбери. Пантюркизм стал ответом на панславизм и в этом смысле имел острую антироссийскую направленность. Это движение получило определённую поддержку в турецком обществе, однако никогда не определяло внешнюю политику Республики. Можно отметить два всплеска интереса официальной Анкары к пантюркизму. Первый наблюдался в самом начале Великой Отечественной войны, когда многие рассчитывали на быстрое поражение СССР в конфликте с нацистами. Турки предположили, что в результате такого развития событий появятся новые независимые тюркские государства и попробовали довольно аккуратно изучить вопрос (Берлин и Восточный фронт посетили делегации турецких генералов). Особых рекомендаций сделано не было, а к концу 1942 г. стало ясно, что сценарий распада СССР под ударами нацистов не имеет шансов на реализацию и от пантюркизма отказались в принципе.
Второй всплеск случился в начале 1990 х гг., когда СССР всё же распался и новые тюркские государства таки появились на карте. Тогда Анкара попыталась воспользоваться ситуацией и обозначить своё лидерство на пространствах Центральной Азии. Зазвучали лозунги вроде «создания общего тюркского дома от Адриатики до Тихого океана», были созданы две организации, которые должны были проводить турецкую линию на постоветском пространстве — ТИКА (агентство по научной, технической и экономической помощи) и «Тюрксой» (организация по культурном сотрудничеству). Однако и на этот раз пантюркистские подхода были биты. Выяснилось, что большая часть постсоветских государств продолжает во многом ориентироваться на Москву, а те, кто склонен к независимой политике, сами претендуют на лидерство в тюркском мире. Кроме того, увидев турецкие реалии, многие «новые тюрки» решили, что у Анкары им учиться особенно нечему.
К настоящему времени Турция не проводит пантюркистской политики и не склонна затрагивать эту тему в будущем. Её отношения с постсоветскими исламскими странами перешли в режим сугубого прагматизма.
Следующая тенденция получила название неоосманизм. В значительной степени она является следствием процессов, идущих внутри страны — в последние годы растёт интерес к дореспубликанской истории, даются иные оценки деятельности османских монархов. Во многом эти процессы напоминают советскую «перестройку», при одном важном отличии — в них почти отсутствует истерия, столь характерная для нашей интеллигенции. Неоосманский подход предполагает существенную ревизию кемализма, в том числе в области внешней политики. «Неоосманы» (на которых, кстати, сильно влияют американские неоконы) предлагают новый «большой проект» — Турция должна выйти за границы простого сохранения «статус-кво» и превратиться в мощную региональную державу, которая могла бы претендовать на особую роль в отношениях со странами «османского наследия», которые были созданы на развалинах империи. «Неоосманы» считают, что турки несут историческую ответственность за эти пространства и должны играть здесь особую роль (например, выдвигались идеи создания некоего «Османского экономического пространства» по модели Общего рынка, «конференции бывших стран, входивших в империю», демократизации стран региона по турецкой модели и т. п.). Правда, на сегодняшний день претензии на такую роль мало подкреплены экономическими и иными ресурсами Турции. Тем не менее, в последние годы элементы неоосманской идеологии всё чаще встречаются в заявлениях официальных лиц. Так, в сентябре 2005 г. министр иностранных дел Турции А. Гюль в ходе визита в Сербию и Черногорию (тогда ещё единую) говорил о трёхступенчатой стратегии Анкары на Балканах: защита этнических турок, защита мусульманских меньшинств, защита интересов государств бывшей Османской империи.
Пока это направление представляет собой пёструю смесь идей, в той или иной степени противоречащих кемалистской доктрине. Однако оно набирает силу и оформляется в законченную систему взглядов. Ниже я постараюсь объяснить, почему неоосманизм постепенно становится «мэйнстримом» турецкой внешней политики и что нам от этого ждать.
Ближайшим к неоосманизму и почти сливающимся с ним идейным направлением является демократический исламизм, ставящий своей задачей совмещение ценностей ислама и современной политической демократии (задача, которая в большинстве других исламских государств попросту не может быть поставлена). Внешнеполитическая задача демоисламизма состоит в том, чтобы значительно увеличить авторитет Турции в мусульманском мире и превратить её в настоящий мост между цивилизациями. В результате влияние страны должно распространиться на исламские страны, включая и те, которые не входили в империю. В этом смысле демоисламизм дополняет неоосманскую доктрину, претендующую на усиление турецкого авторитета, помимо прочего, и в балканских странах.
Идеология панисламизма, хотя и представлена в Турции, ещё менее значима, нежели пантюркизм. Для турок панисламизм означает, в первую очередь, отказ от собственной версии ислама (т. н. «умерен¬ный ислам» ханафитского толка) в пользу более ортодоксальных и консервативных арабских. Таким образом, приверженцев панисламизма в Турции, думаю, в процентном отношении не больше, чем у нас — сторонников присоединения России к Китаю.
Имеется и турецкая версия евразийства, которая не имеет ничего общего с российской (хотя как раз в рамках этого направления были переведены работы Гумилёва и Дугина). Её страстные пропагандисты, вроде известного в Турции публициста и политолога Али Кюлеби, обычно сводят всё к тому, что империи Евразии создавались на основе тюркского элемента, его устранение приводило к краху огромных государств, поэтому власть над «Хартлендом» должна принадлежать тюркам. Иными словами, это просто модернизированная версия пантюркизма.
ПОСТЕПЕННОЕ УСИЛЕНИЕ ТУРЦИИ
Для дальнейшего анализа следует уяснить, что современная Турция — это страна с растущей экономикой и модернизирующимся обществом. Население увеличивается относительно высокими темпами. За последние пять лет национальный доход страны вырос в 2,2 раза, доход на душу населения — в 2,1 раза. Правда, при этом почти на 40 % вырос и внешний долг (ныне — около 180 млрд. долларов). Турецкая экономика во многом держится на внешних заимствованиях и в этом смысле весьма уязвима.
Турецкое общество переживает период быстрой урбанизации и модернизации, сравнимый с 60 70 ми гг. в СССР (даже в культурном отношении заметно много похожих черт). Архаические деревни в стиле 19 в. превращаются в современные посёлки городского типа. Уровень комфорта и обеспеченности населения постепенно растёт. Это, помимо прочего, чревато в будущем падением рождаемости и постепенным переходом Турции в разряд стран «европейского типа» (с низким удельным весом трудоспособного населения и демографическими проблемами).
С укреплением экономического потенциала растёт и силовая значимость Турции. Недавно руководство турецкого генштаба объявило, что страна может позволить себе одновременно вести сразу две оборонительные войны. Тем не менее, турецкие вооружённые силы остаются, судя по всему, не приспособленными к ведению широкомасштабных боевых действий за пределами страны (кроме антитеррористических операций). Более того, идея отправки войск за рубеж крайне непопулярна в турецком обществе: недавнее решение парламента направить в Ливан миротворческий контингент в 300 человек вызвало в стране ожесточённую критику со всех сторон (тем не менее, военные были направлены).
Обращать внимание стоит, однако, в первую очередь не на военный потенциал (который, несомненно, растёт), а на экономическое и социальное развитие страны. В частности, на те стратегические замыслы, которыми живёт правящая турецкая элита. Анкара совершенно резонно считает, что главная задача страны — не просто «голое» наращивание военной силы (тем более, что здесь имеются объективные ограничения), а превращение Турции в некий форпост Ближнего Востока. Поэтому, кстати, здесь разработали программу создания «турецкой технологической крепости» региона, и она пока более-менее успешно выполняется — учитывая и то, что начальный уровень, скажем, в оснащении коммуникационными технологиями, у турок был хуже нашего. Сейчас они нас, как минимум, догнали.
Другой момент усиления — это пресловутое движение страны в ЕС. Примут Турцию в Евросоюз или нет, для её элиты не столь уж и существенно. А вот в том, что политическая и экономическая системы будут в процессе якобы «бесперспективного» диалога с Европой переделаны под западные стандарты, никаких сомнений нет. И такая, модернизированная Турция, будет намного более авторитетной с точки зрения её соседей по региону. Опять же, вложенные европейцами в турецкий прогресс средства не позволят им бросить эту страну на произвол судьбы.
БОЛЬШАЯ ЭНЕРГЕТИЧЕСКАЯ ИГРА
Однако самое важное и существенное среди процессов, определяющих внешнюю политику Турции — её претензия на роль своего рода «энергетического коммутатора» Евразии. Эта претензия не только неоднократно провозглашалась турками вслух, но и постепенно воплощается в жизнь. В силу географического положения Турция должна стать главной магистралью, по которой проходили бы энергетические потоки с Востока на Запад. «Неважно — откуда, неважно — куда, лишь бы тянуть трубы по своей территории», — примерно так можно оценить настроение турецкой политической элиты.
Страна развивается, её потребности в энергии растут, а месторождений источников энергии в Турции нет вообще. Именно покрытием этой потребности объясняется столь высокий внешний долг Турции (при том, скажем, что бензин здесь и так самый дорогой в мире). Просматривается естественный и единственный выход, по которому политическая элита уже достигла консенсуса — максимально разыгрывать карту «моста между цивилизациями». Этот лозунг имеет, в первую очередь, энергетическое содержание. Турки намерены стать неотъемлемой и едва ли не главной частью всей единой энергосистемы Запада.
Таким образом, Анкара не может не быть вовлечена в «Новую Большую Игру», которая уже развернулась в Евразии. Это дипломатическая битва за получение доступа к ресурсам Центральной Азии (в первую очередь, Казахстана и Туркмении). Как и старая Большая Игра, ведётся она двумя сторонами — Россией и англосаксами (в данном случае, американцами). Причём, что удивительно, Россия в этой игре преследует ту же цель, что и Турция — она хочет стать «главным евразийским энергетическим мостом». Разница в том, что у России есть свои ресурсы, а у Турции их нет. Поэтому Москва играет самостоятельно, а турки — в команде Запада на вторых ролях.
Идеологически в этой игре Турция не может не выступать как некий «старший брат» тюркских народов и как «успешная исламская демократия». Именно поэтому неоосманизм и демоисламизм мало-помалу вытесняют привычную кемалистскую доктрину. И настораживающие нотки во внешнеполитической риторике Анкары будут усиливаться. Однако сама по себе Турция никогда не решится на действия, которые могут спровоцировать серьёзный конфликт с Россией. Она может сделать это только при очень сильной поддержке Запада и при стопроцентной гарантии успеха.
Таким образом, России, если она по настоящему намерена контролировать центр Евразии, всё чаще придётся на этих пространствах сталкиваться с турками. Только будут это не турецкие вооружённые силы, а турецкие бизнесмены, политики, разведчики и дипломаты. И, в отличие от ориентированной исключительно на оборонительные войны турецкой армии, это очень серьёзные и сильные противники. Уже хотя бы в силу того, что все они — убеждённые патриоты и националисты, хорошо знающие, что нужно их стране.
